Медведев вздохнул и задумался.
— Но если мы ничего не меняем, даже выполняя ИХ приказы, то в чем же тогда смысл нашей жизни, в чем смысл их жизни? И кто мы тогда?
— Я думаю, мы всего лишь рядовые и конкретные исполнители воли, как я уж тебе говорил то ли Божьей воли, то ли дьявольской. При этом мы даже не куклы, каких я однажды видел на рынке Вильно, где кукловод двигает сверху пальцами, и много нитей тянутся от этих пальцев к фигуркам внизу, а те — простые тряпичные мертвые куклы — ходят, разговаривают, любят и умирают совсем как живые люди. Так вот, я думаю, что это они: императоры, короли да великие князья — и есть те самые куклы, которые принимают решения и, согласно чьей-то — то ли Божьей то ли дьявольской воле — решают куда пойти, кого завоевать, кого казнить, кого миловать… Мы же с тобой лишь исполняем эти решения. А если воспротивимся исполнять их, будет то же, что произошло с моим тестем, некогда славным воеводой Антипом Русиновым, который рассказывал мне свою историю, впрочем, и ты ее знаешь. Или, например, с наставником твоей юности Микисом, о котором ты мне так много рассказывал…
Медведев глубоко вздохнул.
— Ты говоришь так, будто вытаскиваешь слова откуда-то у меня изнутри, где я прятал их от самого себя… Но ты прав… наверно… Когда мне было двадцать лет, я был преисполнен светлых надежд, и мне казалось, что нет ничего прекраснее, чем служба Великому князю. После того, как я увидел все, что мне довелось увидеть, я… нет, я, разумеется, ни словом, ни делом никогда не нарушил своей клятвы, и долг свой выполнять буду, как и выполнял, — с честью, но мои мысли… Мои мысли — они ведь не принадлежат Великому князю — они мои. И я скажу тебе, Андрей: мы исполнители — это верно, но даже не это самое тягостное. Самое отвратительное то, что, повелевая нам выполнять те или иные дела, они не только порой обманывают нас, они в любой момент готовы сознательно пожертвовать нашими жизнями, ради любой своей маленькой прихоти. Мы для них, действительно, лишь более или менее ловкие слуги, которых в любой момент можно заменить другими… Вот например, у меня почему-то не выходит из головы странная судьба исчезнувшего без следа мастера Аристотеля, который так много сделал для великого князя…
Андрей молча покивал головой.
— К счастью, — продолжал Медведев, — от всего этого: от крови, грязи и мерзости есть спасение. Есть одно убежище, в котором ты становишься другим — или может, наоборот — всегда остаешься прежним, и забываешь обо всем.
Андрей проследил за взглядом Василия.
За распахнутым окном был виден луг, и на его зеленой траве, заливисто смеясь, водила хоровод со своими двумя старшими детьми Анница, подыгрывал на дудочке Алеша, и улыбалась, держа на руках маленького Олега, Ксения.