— Неужели круглосуточно дали? — хрипло переспрашивает она. — Я и не знала, что такие помощницы бывают, чтобы все время. И ночевать у нас будет?
Леночка встает с места, протискивается к бабе Неле, обнимает сзади за плечи:
— Бабуля. Не помощница. Циля поедет в такой дом, где за ней будет постоянный присмотр и уход.
— Мир фурн! — радуется Циля.
В такой дом.
В такой дом.
Но ты же сама только что рассуждала — век ее не видать, лишь бы знать, что…
Да, но ей там не выжить! Ну, так ты ведь сама ей скорой смерти просишь? Что же, в «таком доме» это быстро произойдет.
Баба Неля знает, что изменить уже ничего нельзя, что никто ее слушать не будет, что так лучше и удобнее всем…
— Леночка… как можно… она там просто с голоду, от жажды помрет…
— Бабуленька, — терпеливо объясняет Леночка, — там таких с ложечки кормят и поят, и процедуры им делают, и на прогулку водят, и развлекают… и она в компании будет, не то что тут, в четырех стенах.
— В компании… да… от одной тоски кончится…
— Бабуля, не надо. И потом, не забудь, все-таки Циле осенью девяносто шесть.
— Я не забыла… — баба Неля думала, что слезы у нее давно кончились, а как вспомнила про Цилин день рождения, они полились градом. В «таком доме», значит, будет справлять. Если доживет.
Леночка все за спиной стоит, за плечи обнимает, по волосам гладит. Пережидает, пока баба Неля перестанет плакать. Баба Неля вдруг чувствует, что она еще не все сказала.
А что же еще? Что может быть еще? Но и тут баба Неля обманывает себя, и слезы ее не только из-за Цили. Ведь знает она, знает, где-то далеко-далеко это в мозгу сидело, а сейчас приблизилось вплотную, сейчас это станет словом, а значит, и делом. И вот:
— Бабуленька… а я что подумала… Если ты за Цилю так переживаешь… если боишься, что за ней там не так ухаживать станут… и ты так к ней привязана… а она к тебе…
Да, за семьдесят пять лет успела привязаться. А она ко мне.
— Я подумала… это можно устроить…
Запинается. Все-таки трудно ей. Молчи, Нелли, молчи, пусть твоя внучка выговорит все словами. Когда-нибудь она эти слова вспомнит. А может, и нет.
— Я туда ездила, там хорошо, Ашкелон на самом берегу моря. Купаться будете… И мы в гости приезжать будем, часто-часто… а?
Валентина смотрит, моргает. Видно, не посвящена. И Юлька рот раскрыла, переводит глаза с бабы Нели на мать и обратно, рот начинает кривиться. Одна Циля ничего не поняла, собирает с тарелок остатки жареной картошки, складывает на свою.
Леночка замолчала. Стоит, гладит бабу Нелю по голове. Устраивать, понятно, ничего не нужно, все уже устроено, пробивная у меня внучка, можно себе представить, с каким трудом. Нарочно, что ли, со спины зашла, чтобы в глаза не смотреть? Слезы у бабы Нели высохли. Тут уж не до слез. Что же, бабуля, вот ты выла утром — на свалку вас, на свалку — вот и свалили. Ты-то просто так выла, от усталости, сама-то не верила. Плохо тебе сегодня было, тяжко? Теперь хорошо будет. Устала, бабуленька? Теперь на отдых пойдешь.