Сто Семнадцатый спрашивает:
— А кто твоя жена?
— Полина Гэмбл, — догадывается другой.
Я быстро киваю.
Наступает секундное молчание, затем пятеро поднимают руки. Торжественное выражение на их лицах несколько подпорчено мальчишеским злорадством. У них вырываются смешки. Кто-то говорит:
— В старших классах. А трое других признаются:
— И потом тоже.
Я гляжу на эту троицу.
— Вы с ней поженились?
Двое отвечают «нет».
— Так за кого она вышла? — вынужден спросить я.
— За тебя, — отвечает один из них. — Через год после того, как я бросил Стэнфорд.
— Не помню, — говорит кто-то еще.
Тут третий Джоэл ловко возвращает их к игре.
— Вот здесь мы и расщепились, — говорит он. — Где-то на четвертом курсе колледжа вроде бы. — И он быстро взглядывает на меня. Его глаза говорят все.
Сто Тринадцатый.
Я хорошенько запоминаю этот номер. Затем откидываюсь и пропускаю мимо ушей жужжание разговора. Теперь важен только неясный ход моих мыслишек.
Мы поженились на третьем курсе.
Не было ничего особенно романтичного или драматичного в том, что мы снова оказались вместе. Просто это должно было случиться. Годом раньше я собрался с духом и поехал к ее родителям — Полина все еще жила у них — и, сидя на бугристом диване в тесной комнате, служившей им гостиной, я сказал ей, что был дураком и эгоистом, и не жду, что все снова вернется. Но если она не против, мы могли бы иногда пообедать вместе или сходить в «Водолей» на новый фильм.
Полина обрадовалась, но сохранила благоразумие.
— Начинать надо с главного, — сказала она мне напрямик. — Моя цель остается прежней. Я хочу твердой определенности. С тобой или без тебя.
И вот тогда я сказал ей:
— Я тоже хочу определенности.
Сказал с безоговорочной уверенностью человека, который наконец-то понял веление собственного сердца.
Лео сидит перед телевизором. Он в наушниках, на коленях раскрытый учебник, но у меня впечатление, что он не читает, не слушает музыку и даже не смотрит омерзительный сериал. Он просто сидит тут в ожидании. А теперь ожидание кончилось, и он может рыкнуть на меня: «Ты очень поздно» — с гневом четырнадцатилетнего подростка.
Я сознаюсь, что «меня задержали», и тут же спохватываюсь. С какой стати я должен просить прощения у собственного сына?
Лео бьет меня взглядом.
— Что такое? — спрашиваю я. Но тут же мне в голову приходит более важный вопрос, во мне вспыхивает паника. — А где мама?
— В спальне, — говорит он, а потом с мрачной угрозой добавляет: — Полчаса висит на телефоне.
— С кем?
— Да с ним же, — бормочет Лео.
— С тем, который звонил раньше? С Номером Девять?
Моя тупость окончательно выводит его из себя. Лео мотает головой, утробно буркает, потом объясняет: