. Качественная игрушка или, на худой конец, искусный сетевой партнер вполне могут заменить маму-папу, деда-бабку и сына-дочку. Романы «Арктика» Павла Титова и «Война мертвых» Евгения Прошкина предлагают картинки рая для инфантилов и асоциальных личностей. Стать субстанцией, для которой тело, пол, любая устойчивая форма существования — дело далекого прошлого, или принять обличие одушевленного танка, — чем не судьба высокая? Собственно, от «геймерского романа» в наибольшей степени веет холодным ветерком неласкового будущего. Будущего акцентированных одиночек.
* * *
Собственно, истоки подобного положения вещей в нашей фантастике уходят достаточно глубоко. У Ивана Ефремова семья полностью замещена совершенно иной системой отношений. В романе «Туманность Андромеды» есть специальная глава, где в подробностях смоделирована интернатская система образования и воспитания. Родительским чувствам здесь оставлено ничтожно мало места. Во всем огромном наследии Аркадия и Бориса Стругацких до крайности трудно сыскать не то что семью, а хотя бы любовь с легчайшими оттенками плотскости. Все плотское носит отпечаток нечистоты, ущербности. Стругацкие развели любовь возвышенную и любовь земную бесконечно далеко, можно сказать, поставили их в разные углы своеобразного манихейского ринга: страдающая возвышенная Кира — идеал, который не стоит трогать руками; пошлая проститутка Нагель — персонифицированная грязь. Даже самые яркие женские образы в романах и повестях Стругацких едва ли не бесплотны. Капризные, упрямые, прекрасные и непонятные существа — женщины — не очень-то слушались блистательного пера АБС. Некоторых, особенно строптивых, приходилось лупить. Как, например, Майю Тойвовну Глумову в ее юные годы… Единственный по-настоящему живой и обаятельный персонаж слабого пола и, кстати, единственный твердый адепт семьи у Стругацких — Гута из «Пикника на обочине». Ее семья страшней полночного кошмара. С необыкновенной точностью передано состояние ячейки традиционного общества, которую ломает и корежит нечеловеческое будущее. И вместе с тем само состояние семейности производит на читателя впечатление чего-то странного, темного и неестественного. Соответственно, хотя фреска об интернате будущего («Полдень. XXII век») у Стругацких гораздо мягче и человечнее, чем аналогичный раздел ефремовской утопии, но суть здесь та же. Интернатская. Герои Генриха Альтова и Георгия Гуревича — воплощенная бездомность. Бездомность, возведенная в куб. Может ли быть семья у какого-нибудь умопомрачительного Январцева? И если да, то какая же экзотика должна стоять день за днем внутри такой семьи?! Звездопроходцы и прогрессоры, рожденные в СССР, никогда особенно не стремились стать счастливыми отцами…