Грустно мне — так, как будто бы я — человек. Грустно видеть тех, которые ждут нас во второй комнате. Два кресла, и оба заняты. Лерочка, садись на диван. Послушалась, села. Валентин Геннадьевич нервничает, пытается встать, подойти, утешить, накричать на Нее, а Ангел в очках головой кивает: «Нельзя» и обратно главрежа сажает. Лера звонко всхлипывает. Ее мобильный поет Витасом, она отвечает, пытаясь успокоиться:
— Алё. Да. Что?! Нет… О, Боже…Ирина Васильевна, как?… Когда?…
— Что случилось? — спрашиваю я у Брата.
— Мы в коме. Завтра уходим.
— Браслет?
— Так было надо…
Лера дрожит. Открывает ноутбук…В тишине шелестят кнопки.
— Фирочка, миленькая, отзовись…
Со всей силы хлопает крышкой ноутбука, бросает компьютер на пол, забирается с ногами на диван. Ее новые слезы багровеют, потом чернеют. Всем известно, что кровь не красная, а черная, особенно при тяжелых ранах. А Ее душа сейчас такая, словно ее выбросили с двадцатого этажа на асфальт. Пойду схожу к Пантелеймону. За бинтами.
* * *
Кто хоть раз заглядывал в глаза Николаю Чудотворцу, в те, которые горят над бронзовым церковным подсвечником, утыканным тлеющими просьбами, — тот больше не сможет оставаться иноверцем. Санта-Клаус совершенно не похож на икону. Особенно если смотреть на него минут пять подряд и ни на что не отвлекаться. Валентин Геннадьевич давно открыл для себя эту истину, и поэтому пришел в храм и протянул браслет Николаю.
Уже потеряв сознание, главреж видел, как рука Николая показалась из иконы, и взяла украшение. Как браслет превратился в кого-то живого, и еще долго извивался, в глупой надежде на спасение. Как какая-то Темная Прозрачная Женщина подошла вплотную к Валентину Геннадьевичу, лежащему на полу, нагнулась над ним и сказала тихо, с хрипотцой, по-звериному:
— Сдохнешь. Понятно тебе?
Как Юноша в роговых очках подбежал, ударил ее по лицу, и она растаяла. Как Юноша помог ему встать, и как они стояли и слушали литургию. Как плакал на кресте Христос, грязный, с кровоподтёками повсюду. Как по стене над алтарем туда-сюда ходили нарисованные апостолы, и разговаривали между собой. Как маленькие крылатые дети, босоногие мальчишки, подбегали к кресту, собирали кровавые капельки с Иисуса в чайные чашки, а потом улетали в алтарь, и выливали кровь в причастную чашу… И кисельный ветер раздувал оранжевые свечки.
* * *
Ангел, ну ангел, мне хочется маленькой девочкой к Господу на руки —
Погладить по сношенной робе, подёргать за бороду…
Очень из тела мне хочется выбраться — хоть на денёк — из старого,
Или хотя бы — из города.
Ангел, ну ангел, мне хочется к Папе… Давай, что ли, съездим?