Ночь затаилась в квартире, словно темный зверь. Слышно только тиканье часов. Только скрипнули половицы, когда он выскользнул из комнаты — и снова все замерло в ночной тиши. Джекоб любил ночь. Он ощущал ее мрак всей кожей — как некое обещание. И как плащ, сотканный из опасности и страха.
За окном в ярком свете городских фонарей тускнели звезды, а здесь, в просторной квартире, казалось, не продохнуть — настолько напоен весь воздух маминым горем. Мама не проснулась, когда он прокрался в ее комнату и тихонько выдвинул ящик ночного столика. Ключ лежал рядом с таблетками, которые помогают ей заснуть. Гладкий металл тревожно холодил руку, когда он снова очутился в темноте коридора.
В комнате братишки все еще горел свет — Вилл боялся темноты. Прежде чем отпереть дверь отцовского кабинета, Джекоб убедился, что Вилл крепко спит. С тех пор как исчез отец, мать так ни разу и не зашла в его кабинет, зато Джекобу не впервой вот так, украдкой, сюда пробираться в поисках ответов на вопросы, на которые мама отвечать не желала.
Здесь все по-прежнему выглядело так, будто Джон Бесшабашный покинул комнату уже не больше года, а всего лишь час назад. На спинке рабочего кресла у письменного стола сиротливо висела вязаная кофта, в которой хозяин любил ходить дома, а использованный пакетик чая давно засох на тарелке возле календаря с прошлогодними месяцами и числами.
Вернись! Джекоб писал это слово на запотевших окнах, на запыленной столешнице и стеклах шкафа, на полках которого по-прежнему разложены старинные пистолеты отцовской коллекции. Но комната оставалась нежилой и безмолвной, а ему уже двенадцать, и он живет без отца. Иногда в приступе тихой ярости Джекоб пинал ногами ящики, в которых уже столько ночей безуспешно рылся, скидывал с полок книги и журналы, швырял на пол модели самолетов, парящие над письменным столом, и задним числом стыдился гордости, переполнявшей его, когда отец позволил ему покрасить одну из них красным лаком.
Вернись! Хотелось прокричать это слово на всю улицу, что семью этажами ниже проложила яркую просеку света между громадами домов, во все тысячи окон, что прорубили свои светящиеся квадраты в замшевой черноте ночи.
Листок бумаги, выпавший вдруг из книжки про авиамоторы, Джекоб поднял с пола лишь потому, что ему показалось, будто он исписан отцовским почерком. Однако он сразу понял, что ошибся. Какие-то диковинные значки, формулы, рисунок, нет, скорее даже чертеж с изображением павлина, солнца и двух лун. Чепуховина какая-то. За исключением одного-единственного предложения, которое обнаружилось на обороте.
