Я молчал. Что тут скажешь? Я сам послал ее в деревню.
— Mi displace, mi displace [41], — шептал я.
Меня переполняла слепая ярость. Мне хотелось повесить негодяев, вырвать им глаза, отрезать члены и яйца и зажарить их на вертеле! Я боялся слушать дальше, но мне необходимо было знать все.
— Ты… беременна?
— Не знаю, — прошептала она.
— Мой ангел, моя Миранда! Я позабочусь о тебе. — Я помолчал немного и потом спросил: — Что было дальше?
— Мы нашли хибарку. Похожую на ту, в которой мы жили. Помнишь? — Ее лицо просветлело. — Томмазо ничего не мог делать из-за ран. Я боялась, как бы он не умер, и промывала ему раны мочой.
Я постарался не представлять себе, как это было.
— Что вы ели?
— Там было много фруктов — яблоки, персики, гранаты. Их никто не собирал. Клянусь, я не съем больше ни одного граната до конца своих дней! — засмеялась она. — Я сварила поленту, а Томмазо убил свинью.
— Значит, он был не так уж сильно ранен?
— Нет, просто в конце концов ему полегчало. Он так здорово готовит, babbo! Когда-нибудь он станет шеф-поваром. Он уже сейчас лучше Луиджи, ей-богу!
Она рассказала, как они три дня ели свинью, как Томмазо нарезал кусочки ветчины и засолил их — и даже приготовил колбасу.
— У него золотые руки, babbo. Ты когда-нибудь присматривался к ним? Они такие маленькие на вид, да и пальцы у него короткие, хотя сам он высокий и тонкий. Но руки у него сильные. Он может раздавить пальцами орех!
— Е vero?
— Да, правда!
Томмазо убил также цыпленка и белку, развел костер, ощипал гуся и починил часть хибары. Удивительно, что он не сумел вызвать дождь!
Миранда сложила вместе ладони, внимательно глядя на свои длинные тонкие пальцы.
— У меня слишком большие руки. Ладошки у женщины должны быть маленькие!
— У тебя руки и пальцы художника.
— Но у Томмазо они нежнее.
Она встала и скрылась за ширмой, чтобы одеться. Я не смог сдержаться:
— Где вы спали?
— В хибарке.
— Вы спали… — Я не смог закончить вопрос.
— Нет, конечно, babbo! Томмазо сказал, что не может обмануть твое доверие. — Миранда вышла из-за ширмы и положила руку на сердце. — Клянусь всеми святыми!
И в тот же миг я понял абсолютно точно, что она лжет. Я встал.
— Куда ты? — спросила она с тревогой.
Я не ответил.
Она схватила меня за руку.
— Ты мне не веришь?
— Верю.
— Если ты хоть пальцем тронешь Томмазо, я убью себя, babbo!
— С какой стати мне его трогать?
Ее глаза наполнились слезами.
— Я люблю его, babbo. Я люблю его.
— Знаю. А теперь поешь и поспи. И никому не рассказывай об изнасиловании, Миранда!
Томмазо лежал на своем тюфяке. Из-за шрама на правой щеке он казался старше, а поскольку волосы у него стали еще длиннее и курчавее, он выглядел как апостол Петр на картине в соборе Святой Екатерины.