Розе всегда подчинялся людям с более сильной волей. Он угрюмо молчал.
Пиппиг ткнул его в колено.
— Ты меня слышишь?.. Я тоже ничего не знаю, и остальные тоже ничего не знают. А если все мы ничего не знаем… ну, Август…
Розе не отвечал.
— Пойми же, Август, — начал его страстно убеждать Пиппиг. — Неужели ты единственный, кто… Ведь ты наш товарищ! Не думай сейчас о ребенке! Подумай о всех нас! Может быть, нас отправил сюда Цвейлинг. А может, доносчиком был Вурах. Слушай же, Август! Ты ведь не доносчик!
Розе мучительно застонал. На его замкнутом лице отражались все его чувства, кадык дрожал.
— Я не хочу околеть под самый конец, я не хочу околеть…
Пиппиг вскочил на ноги и выругался.
— Ну, это черт знает что! — Он сильно потряс Розе за плечи. — Август, будь человеком! Подумай немного! Неужели ты веришь, что за пять минут до конца они начнут мучить людей? Гестаповцы не так глупы. Они поостерегутся! Это для нас большой козырь! Нам надо только держаться вместе!
— Держаться вместе! — передразнил Розе. — Вот нам всем и переломают кости.
Пиппиг оставил его в покое. Сунув руки в карманы, он твердыми шагами заходил по камере.
— Раза два, конечно, могут заехать в рыло, к этому надо быть готовым…
Камеру отперли. Надзиратель придерживал рукой дверь.
— Пиппига на допрос!
Розе испуганно обернулся и посмотрел на старого надзирателя, который, выполняя свои не слишком почтенные обязанности, ждал у двери.
Равнодушно подняв плечи, Пиппиг двинулся вперед. У двери он повернулся к Розе и со смехом сказал:
— Ну, Август, не тужи и себя покажи!
Розе оцепенело уставился на дверь, которая закрылась за Пиппигом.
В это же время Бохов встретился с Богорским. Вместе с последними новичками, покинувшими баню, ушел и шарфюрер. Команда приводила в порядок душевую.
— Начинается, Леонид! — Бохов тяжело опустился на скамейку. — Я ничего не знаю наверняка, но Кремер только что принес сообщение: хотят эвакуировать!
Казалось, это известие не произвело на Богорского особенно сильного впечатления. А может быть, он скрывал свое волнение от Бохова? Тот встал, посмотрел себе под ноги и наконец поднял взгляд на Богорского.
— М-да, что же теперь?
В этом вопросе была не растерянность. Бохова беспокоила судьба пятидесяти тысяч человек. Долгие месяцы шли споры, как поступить, когда настанет срок. И вот этот срок, по-видимому, настал. Можно ли было допустить эвакуацию и тем самым отдать на смерть пятьдесят тысяч человек? Или же…
Богорский выдвинул ящик стола, достал оттуда карту Германии и, разостлав ее, подозвал Бохова.
Палец Богорского скользнул вдоль Одера и остановился у Кюстрина.