— Мне и ехать-то некуда, — сказал я.
— Никого, похоже, убийство не взволновало, словно Рора погиб не от пуль, а в автокатастрофе.
— Как вы думаете, кто это сделал? — спросил я полицейского.
Он фыркнул, еле сдерживая смех. Спросил:
— Вы этого не делали?
— Нет. Конечно, нет, — ответил я.
— Тогда какая вам разница, кто это сделал? — усмехнулся он.
На следующий день, как и подобает настоящему преданному другу, я пошел на похороны; Азра была там единственной женщиной. Я поискал взглядом убийцу Роры в молчаливой кучке мужчин — вдруг это был сам Рэмбо?! Несколько бритоголовых мужчин, судя по лицам, вполне могли иметь отношение к преступному миру, но у них в глазах я увидел неподдельное горе. Немного поодаль, в сторонке, я заметил помощника следователя все в том же свитере. Никто не произносил речей, было очень тихо; присев на корточки по краям могилы, мужчины шептали молитвы, подняв согнутые в локтях руки, затем провели ладонями по лицу; выкопанный грунт высох под лучами солнца и потихоньку начал осыпаться в могилу. Я не знал, как себя вести, поэтому делал все, как Азра. Сложил руки спереди, внизу живота; остался стоять, когда другие мужчины присели на корточки; следом за Азрой бросил пригоршню земли в могилу. К счастью, она не рыдала и не падала в обморок; стояла с непроницаемым лицом, только подбородок у нее дрожал. Все закончилось очень быстро; никаких высоких слов о смерти, прахе и вечности не прозвучало. Я подошел к Азре, чтобы выразить соболезнование, но она смотрела сквозь меня, словно не узнавая. Может, и вправду не узнала; она видела меня всего один раз, еще до того, как ее жизнь навсегда изменилась.
Я вернулся к себе в гостиницу, наглотался снотворного и позвонил Мэри. Бессвязно рассказал ей про убийство и про похороны, а затем зарыдал в телефонную трубку. Мэри молчала. Ей пора было идти на операцию, и она без слов повесила трубку, но я еще долго плакал; наконец, утерев слезы, попробовал здоровой левой рукой написать ей письмо. Мне так много хотелось ей сказать, но у меня ничего не получалось.
Мэри, я не знаю, как тебе об этом сказать… — так начиналось бы мое письмо к жене. — Рору застрелили среди бела дня; я сломал руку; в остальном, все в порядке, я часто про тебя думаю. Я не могу вспомнить свою прошлую жизнь и не знаю, как я дошел до этой точки. Не могу понять, куда все испарилось. Подумываю о том, чтобы задержаться в Сараеве, пока не кончатся Сюзины деньги, пока не заживет рука, пока я не приду в себя. Мне очень жаль, что Джорджу стало хуже. Надеюсь, он скоро поправится. За меня не волнуйся, я справлюсь и буду часто о тебе думать. Почему ты бросила меня в темной чащобе?