– Восхищаюсь вашим вкусом, мистер Чейни, – сказала Эбби. – Эти сигары самые лучшие.
– Ты-то откуда знаешь? – язвительно спросила Эллен.
– Если бы ты, моя дорогая, проводила в обществе мужчин столько времени, сколько провожу я, тоже сумела бы угадать запах хорошей сигары. Ведь правда, Беллилия?
– Не знаю.
Беллилия сидела на краю кожаного кресла, обняв себя руками за плечи. С ее лица сошли все краски, а в глазах поселилась тревога. Все смотрели на нее, и она, казалась, защищала себя от их пристальных взглядов. А когда отвечала на простой вопрос Эбби, в ее голосе слышалась не только робость, но даже страх.
Гости разъехались. Переодевшись в ванной комнате, Беллилия вошла в спальню. На ней был синий с розочками махровый халат с розовым поясом. Чарли обнял ее и крепко прижал к груди.
– Ты сладко пахнешь. Просто источаешь запах меда.
Чарли говорил ей это каждую ночь, и каждую ночь она отвечала, что это запах крема. Повторы не вызывали у них никакого раздражения: они все еще были влюблены друг в друга. Любой, даже самый незначительный эпизод в их жизни дарил им или прелесть новизны, или удовольствие от повтора.
– Что ж, Рождество закончилось, – сказала она.
– Счастливое Рождество?
– Конечно, мой дорогой. – Тревога снова затуманила ее глаза, и Чарли подумал, не связано ли это с воспоминаниями о Рауле Кошрэне. Бывали моменты, когда он, испытывая дикую ревность, ненавидел все из ее прошлой жизни, все, к чему он не был причастен и не мог делить с ней, – даже бедность и печаль по умершим.
– Лучше, чем прошлое Рождество? – спросил он.
Беллилия подняла на него глаза и произнесла с упреком:
– Ну зачем ты, любимый?
– В прошлое Рождество ты срезала розы, – напомнил ей Чарли, но она опять опустила глаза и промолчала, поэтому он добавил: – А моя мама лежала больная.
Это было сказано таким тоном, словно он сердился на жену за то, что она наслаждалась солнечным светом, красивыми цветами и завтраком на балконе, в то время как его мать страдала от боли именно в этой комнате.
Беллилия развязала розовый пояс и сняла махровый халат. Ее корсет из тонкого муслина был слегка накрахмален, украшен вышивкой и затянут розовыми ленточками. Чарли с удовольствием наблюдал, как она развязывала ленточки и вытаскивала крохотные жемчужные пуговички из таких же крохотных дырочек. Ослабив корсетные затяжки, она подошла к оконному стеклу в эркере:
– Кажется, я потолстела.
– И тебе это идет.
– Через несколько недель это будет всем заметно.
Чарли пошел в ванную умыться и почистить зубы. Когда он вернулся, Беллилия уже лежала в постели, и ее распущенные волосы закрывали собой всю подушку. Его мать всегда расчесывала волосы на ночь и заплетала их в косу, чтоб они не лезли в лицо. Для Чарли небрежно раскинутые пряди волос жены представлялись чем-то очаровательным. Все у нее было не «как надо». Ее домашние тапочки из розового шелка, с французскими каблучками, ее нижнее белье с ленточками, завязочками, вышивкой, ее запах – все вызывало в нем восхищение. До брака он, как и другие респектабельные мужчины, посещал иногда распутных женщин. Вспоминая, чем они его соблазняли, и сравнивая их со своей женой, он видел в них жалких и несчастных потаскух. С Беллилией все было так легко и просто, что сама брачная постель побуждала к сладостному грехопадению, без которого ни один мужчина с пуританским сознанием не мог бы чувствовать себя удовлетворенным.