— Кстати, о глазах — мы без масок.
— На войне масок не бывает.
— Не думаю, что на этой войне будет много сабельных боев!
Граф поднял бровь, и на миг Алек ощутил триумф. В игру «выведи противника из себя», оказывается, можно играть вдвоем.
Они снова сошлись. Алек парировал выпад и перешел в контратаку. Его сабля на волосок разминулась с рукой Фольгера.
Граф сразу отпрянул и закрылся.
— Давайте обдумаем текущую ситуацию, — сказал он спокойно. — Австрия захочет отомстить Сербии. Что произойдет дальше?
— Чтобы защитить Сербию, Россия объявит Австрии войну.
Алек слушал и отвечал, но при этом был полностью сосредоточен на пляске клинков. Бой без масок казался ему жестоким и откровенным. Он видел выпускников немецких военных училищ, где фехтовать в защите считалось трусостью. Их лица были расчерчены шрамами, похожими на зловещие улыбки.
— А потом? — спросил Фольгер.
— Германия поддержит союзника и объявит войну России.
Фольгер сделал запрещенный выпад в колено противника.
— Дальше?
— Франция вспомнит о договоре и объявит войну Германии…
— А потом?
— Кто его знает?! — крикнул Алек, пытаясь выбить саблю из рук графа, но вместо этого потерял равновесие и быстро отскочил назад, становясь в правильную позицию.
— Британия точно своего не упустит. Дарвинисты против жестянщиков.
Теперь Фольгер бросился в атаку. Сабля графа обвилась вокруг клинка Алека, словно змея, и вырвала оружие из его руки. Сталь сверкнула в воздухе; сабля пролетела через весь сарай и, звякнув, воткнулась в гнилые доски стены.
Граф шагнул вперед и приставил острие клинка к горлу мальчика.
— Какие выводы мы можем сделать из этого урока, ваше высочество?
Тот мрачно посмотрел на учителя.
— Что фехтовать и одновременно обсуждать политику — верх идиотизма!
Фольгер улыбнулся.
— Для большинства, наверное, так и есть. Но кое у кого нет права выбора. Вы рождены для игры престолов, Алек. Политика — часть всего, что вы делаете.
Алек оттолкнул саблю Фольгера. Лишившись клинка, он почувствовал себя вялым и замученным. Опровергать очевидное не было сил: его появление на свет пошатнуло трон Австро-Венгрии, а теперь смерть родителей разрушила и без того хрупкое равновесие в Европе.
— Значит, эта война на моей совести, — сказал он с горечью.
— Нет, Алек. Жестянщики и дарвинисты рано или поздно все равно столкнулись бы. Но быть может, вам удастся изменить будущее.
— Как?
Тут граф сделал странную вещь. Он перехватил свое оружие за лезвие и протянул Алеку рукоятью вперед, словно признавая его победителем.
— Увидим, Алек. Мы еще увидим.