Глаза девушки… Губы… Мы готовы были утонуть, раствориться друг в друге, как в бездонной пропасти. Казалось, мы уже не справимся с собой, не вернемся в голубой сон детства, где ничего не случится, где никто тебе не предъявит счет.
Губы и глаза девушки… Они совсем рядом. И именно в этот момент металлически сухо зашелестели кусты и из них вышел Горбатый. Весь в паутине, с гусеницами в волосах и на одежде, исхлестанный в кровь голыми, без листьев, ветками. В его глазах искрился свет озарения.
— Идемте, я вам сейчас покажу что-то!..
Как будто мы пришли сюда только ради этого. Не дождавшись ответа, он повернулся и заторопился в обратный путь, прихрамывающий и возбужденный.
Зина узнала в нем одного из городских «пенсионеров» — так называли тех, кто повторно проваливался на вступительных экзаменах в институт. Рассказывал о Горбатом ей и я, но Зину, естественно, он мало интересовал.
Горбатый остановился через несколько шагов:
— Идите, я вам что-то покажу!
Все-таки это был выход из положения.
— Пойдем посмотрим, что он хочет показать.
— Ты что, не видишь, что он сумасшедший? Он же сумасшедший!
Еще крепче сжав ее руки, я тянул Зину за собой.
Нам приходилось бежать, чтобы поспевать за Горбатым. Он отталкивался здоровой ногой и делал настоящие прыжки.
— Он сумасшедший. Да и ты сошел с ума!
— Не совсем и не до такой степени, как надо было бы.
— Я боюсь!
— Опять ты боишься? Нечего бояться.
— Куда он нас ведет?
— Посмотрим, успокойся, ты же со мной!
Мы потеряли Горбатого из виду, но ориентировались на звуки его прерывистого и шумного дыхания, и вдруг неожиданно натолкнулись на него, присевшего на корточки у небольшой ямы. На дне — перламутрово-синее месиво, бесформенная масса желатина и раковин, в спазмах и агонии.
— Вот, видели?
Когда наши глаза привыкли, мы обратили внимание, что яма кишит лесными улитками. Они карабкались одна на другую, с опухшими рожками, вылезшие почти полностью из своих домиков. Горбатый сунул длинную сухую руку в это липкое, зыбкое скопище, достал одного моллюска и опустил на землю. Улитка развернулась и заспешила — насколько она может спешить — к яме, чтобы смешаться с остальными сородичами. Горбатый повторял эксперимент несколько раз, но, как бы далеко он ни относил улитку, где бы ее ни оставлял, она возвращалась туда, где уже для нее не было места, где теснились, давились и агонизировали моллюски.
— Вы видели?
Горбатый поднялся на ноги. Лицо его светилось. Его сейчас можно было назвать даже красивым.
— Это мое открытие. Вы первые свидетели.
Я решил, что он вновь взялся за свои опыты. Однажды Горбатый позвал меня к себе домой, точнее, в превращенный в лабораторию деревянный сарай, чтобы показать, как он режет на части какое-то болотное существо, почти прозрачное, величиною с ноготь, и как из каждой части, большей или меньшей, регенерируется по одному независимому индивиду.