От дверей флигеля отделился немецкий офицер и направился к калитке. Из того же помещения появился второй, и, отойдя к машинам, стал мочиться.
Прежде чем разведчики вышли из сеней жилого дома, за воротами раздался истошный крик: обнаружив мертвого часового под скамейкой, офицер, вышедший из флигеля первым, поднял тревогу криком и стрельбой короткими очередями из автомата. Второй же, среагировал на тревогу броском к флигелю, скорее всего, за подмогой и оружием.
— Давай! Расправляйся с жильцами дома, пока немцы не устроили тараканьи бега. Упустим — не справимся и пропадем. Я к воротам: заткну глотку ретивому доке. Как раз вовремя, он не сразу разберется, кто и что к чему…
В этот момент оба услышали пока еще далекий, но неуклонно приближающийся шум автомобильных моторов.
Черемушкин метнулся к воротам. Сабуров уложил ствол пулемета «МГ» на радиатор «фиата». Оттянул затвор. В двухкоробчатом магазине было нерастраченных шестьдесят патронов. Из дверей флигеля ватагой вышли пятеро. Глеб нажал на гашетку. Прошла длинная, патронов на двадцать очередь.
Сквозь щели в заборе стал пробиваться свет автомобильных фар. Пятясь, Сабуров поспешно стал отходить к воротам.
— За мной! Уносим ноги! — возбужденно, громче чем требовалось, предупредил товарища Черемушкин.
Они вновь не вошли, а вбежали в дом, в котором уже были, достигли крайней от радиста комнаты, и Черемушкин ударом ноги вышиб одинарную раму окна, выходящего в противоположную от входа во двор сторону леса.
Они буквально вывалились из помещения в густой травяной покров. И стали удаляться в лес. Внезапно их словно резанули тупым ножом по живому сзади. Из покинутого ими проема окна раздалась длинная, на весь магазин, автоматная очередь. Черемушкин, уловив миг, среагировал на нее мгновенной ответной очередью. Ломкая тишина позволила услышать, что там что-то тяжелое шмякнулось о землю.
Вначале казалось, что все сошло им с рук и никому дальше из них ничего не угрожает, потому уверенно продолжали путь к лужайке у лесной дороги Стрекалино — Станичка, месту вчерашнего ожидания Ковровой. Затем сержант Сабуров чаще и чаще стал отставать и, наконец, попросил Черемушкина не спешить. И все же не выдержал, морщась, со стоном опустился на землю.
— Не суди меня сурово, командир, — тяжело, запаленно дыша, виновато произнес он. — Думал хотя и разрывной задело, но ранение плевое, касательное. А оно, видишь, как обернулось?.. Не жилец я, товарищ капитан. То жарко, как у плавильной печки, то холод адский, будто голышом на льду в мороз лежу…
— Чепуха. Мы еще, Глеб, с тобой поживем. Давай пулемет. Садись ко мне на закорки. До лужайки недалече, там разберемся.