Спустя неделю плыву по розовому морю, почти опьяневшая от аромата азалий, устилающих сплошным ковром Испанскую лестницу за моей спиной. А я и не знала, что жители Рима устраивают такое в мае каждого года! Цветочный ковер простирается до самых каменных ступеней французской церкви — Тринита-деи-Монти; в восемнадцатом веке здесь собирались самые красивые мужчины и женщины Италии, чтобы быть избранными натурщиками для художников. Вспоминаю свои пробы в качестве модели и — мимолетно — Дэна.
Сдвинув на лоб новые солнечные очки, пробираюсь между сидящими на ступеньках парами и присоединяюсь к толпе туристов на площади Испании, щелкающих фотоаппаратами и бросающих монеты в центральный фонтан в виде лодки[40].
Мое внимание привлекает средних лет пара: четкие складки на новой одежде, только что распакованной, подсказывают — это, должно быть, их первая совместная поездка за годы, а может, и за десятилетия. Воображаю их повзрослевших детей — теперь и родители могут насладиться вторым медовым месяцем. Они удаляются, держась за руки.
Как же мне не хватает Уильяма! В последние четыре дня не было ни часа, чтобы я не грустила о нем. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью, правильно ли поступила.
Хорошо, что я позволила расстоянию разделить нас. Не знаю, на сколько хватило бы моей решительности, если бы я осталась.
Выбрасываю Уильяма из головы. Увертываясь от мопедов, жужжащих на узких улицах, словно комары, иду по Виа Бокка ди Леоне к крошечной дешевой квартирке, которую сняла на шестом этаже дряхлого здания, насквозь пропахшего чужой стряпней, с одной-единственной заросшей паутиной ванной на пять квартир, без лифта. Зато в моей комнатушке восхитительное освещение. Я уже исписала три холста. Теперь, чтобы забраться в постель, нужно сначала перелезть через них.
Я знаю, что никогда не сделаю карьеру художника. За день до отъезда в Италию Этна вернула мои полотна: было куплено лишь четыре, причем с большой долей вероятности — самой же Этной, только она скорее умрет, чем сознается. Это не голливудский фильм; меня никогда не «откроют».
Но все это не важно. Моя мания сходит на нет; подобно морскому туману наползает депрессия. Первые ее завитки уже льнут и закручиваются вокруг моих лодыжек. Скоро я не буду замечать собственной руки, поднесенной к глазам. Когда пишу, я в состоянии убедить себя, что депрессия отступит, если запастись терпением.
Добравшись до цели, наконец толкаю маленькую дверь для посыльных, врезанную в громадные двойные двери высотой двадцать футов. В ступеньках, ведущих к моей квартире, бессчетные пары ног вытоптали углубления. За закрытыми дверями ссорятся семьи, визжат дети. Я думала, что буду чувствовать себя одиноко, путешествуя самостоятельно, а оказалось, что мне хорошо наедине с собой. Впервые в жизни я ощущаю умиротворение.