Еще я, наверное, потерял слух. Разумеется, в голове у меня гудело, но из внешнего мира не доносилось ни звука. Ни разрывов бомб, ни пролетающих над нами вертолетов, ни автоматных очередей. Даже под водой, в мире безмолвия, ты время от времени слышишь шум пузырьков, вырывающихся из клапана акваланга. А здесь — ничего!
Когда я в очередной раз увидел склоненное над собой лицо Малека, в голове у меня прояснилось достаточно, чтобы попытаться ему об этом сказать. Но язык у меня был приклеен к небу, да и губы отказывались разжиматься. Бог с ним, со слухом, может, еще вернется! Малек оттопырил вверх большой палец — все путем! — и исчез.
Теперь я бредил. Иногда ты отключаешься, и времени, когда ты отсутствовал, нет. Как будто кто-то взял магнитную ленту твоего сознания, отрезал петлю и склеил концы. Но бывает, что сознание полностью не засыпает и тащит тебя по своим причудливым маршрутам.
Я поднимался по лестнице Crab House, ресторана на Рыбацкой пристани Сан-Франциско, где минут через пятнадцать убьют мою первую жену Риту и наших малышей Кончиту и Карлито. Зная, что сейчас должно было случиться, я пытался вырваться, но сейчас горячая смола бессознательного держала меня слишком сильно. К счастью, дальше я шел уже по проходу в тюрьме Сантьяго, с проволочной сеткой, натянутой между этажами вверху и внизу. Я отмечал во сне эту деталь, потому что я хотел спрыгнуть вниз, чтобы бежать.
Потом это был кошмар, который преследует меня с самого детства. Это был огромный особняк в старом парке, типа охотничьего дома или даже небольшого замка. Я всегда входил с какого-то бокового входа, через пристройку с крыльцом. Очень часто, поскольку я видел этот сон уже не раз, ужас от того, что должно было произойти, заставлял меня проснуться прямо здесь. Если нет, я вступал, нагибаясь, в узкий подвальный проход. Я редко, всего пару раз за всю жизнь, проходил его целиком. Дальше следовала система винтовых лестниц, ведущих с этажа на этаж все выше, на чердак. Дотуда я дошел лишь однажды за десяток раз, когда меня накрывал этот кошмар. Когда это случилось, меня подбросило на кровати с колотящимся сердцем, так страшно было продолжение. На этом чердаке я повесился. Я даже и в тот раз не видел, как это было, просто узнал наконец, что же там произошло. Я никогда не читал ничего подобного и до сих пор уверен, что эта картина — из моей предыдущей жизни, последняя, которую зафиксировало мое сознание, прежде чем прерваться и с потерей памяти вселиться в новое тело.
Потом я ничего не видел, а еще потом я проснулся. И это было почти нормальное пробуждение. Сознание было при мне: я отметил потрескавшийся потолок над головой, покрашенные голубой масляной краской неровные стены, стул, на котором сидел Хан-ага. Значит, он действительно был здесь, только сейчас он спал.