— Экий молодец! — воодушевлено воскликнул Фанинберг.
— Да, — согласно поддержал его Калина. — «Одевайтесь, — говорит, — я вас отсюда выведу». Ну, оделся я кое-как, пошли мы. И ведь нет, чтобы мне про него по дороге разузнать, кто он таков да как зовут — соображал я еще тогда плохо, — так спросил я, как его зовут да за кого мне Бога благодарить, когда он меня на извозчика уже сажал. А он: «Сие не важно. Люди, — говорит, — завсегда друг другу должны помогать, а иначе, дескать, — это и не люди будут вовсе, а так, твари двуногие. А я, — говорит, — приезжий, все равно скоро из города вашего уеду». В себя я пришел, когда до фатеры своей доехал. «Эх! — думаю, — хоть бы денег предложил тому человеку, что спас меня от погибели верной». И ведь даже не поблагодарил по-людски, так, мямлил что-то невразумительное. Вот и порешил: найду его и прямо в лицо скажу: «Спаси тя Бог, мил человек, за мое вызволение». Ведь оне, громилы-то ночные, очень даже запросто и порешить меня могли…
Калина замолчал и выжидающе посмотрел на Фанинберга.
— Повезло вам, — подытожил рассказ купца хозяин меблирашек и раздумчиво потер мягкой ладошкой бритый подбородок. — И вы, стало быть, ходите теперь по гостиницам да постоялым дворам и ищете своего спасителя?
— Точно так. Токмо спаситель мой, верно, из благородных и на постоялом дворе он вряд ли остановился. Либо в гостинице, либо в меблированных комнатах. Гостиницы все я уже обошел, вот, по меблирашкам хожу.
— Ясно, — заключил Фанинберг. — Стало быть, вы ищете господина высокого, из благородных, что ходит в черном плаще и треуголке?
— Точно так, — кивнул ему Елизарьев и с надеждой спросил: — Не останавливался таковой у вас? У него еще это, — нерешительно добавил Калина, — на пальцах руки ногтей, кажись, не было. Точно, конечно, не могу сказать, пьян все же был, но когда он, прощаясь, руку мне подал и из вежливости перчатку перед этим снял, то мне привиделось, что…
— Нет, такового господина у меня среди постояльцев не имеется, — как показалось Калине, слишком поспешно ответил Фанинберг.
Елизарьев агентом был дюже опытным и тотчас приметил эту поспешность. Виду он, конечно, не подал, напротив, опечалился сильно и, попрощавшись с хозяином, уныло поплелся к выходу. Оглянувшись перед самой дверью, он приметил острый сверлящий взгляд, которым Фанинберг провожал его. «Нет, здесь точно что-то не так, — подумал Калина. — Надобно будет доложить об этом господину подполковнику».
Когда за ним закрылись входные двери, по красному, с проплешинами, лестничному ковру в прихожую спустился немного выше среднего росту человек в плаще и треуголе. Шляпа у него была надвинута на самые глаза, так что разглядеть лицо постояльца не было никоей возможности. Фанинберг незаметно кивнул, и человек в испанском плаще подошел к нему. Хозяин меблирашек что-то коротко сказал на языке, который не понял бы ни русский, ни немец, ни француз или даже чухонец, случись кто из них рядом. Они посмотрели на входные двери, несколько мгновений назад закрывшиеся за Елизарьевым, затем человек в плаще кивнул и почти бегом направился к выходу.