– Лето! – восхищенно выдохнул Сашка.
Мы прижали ладони к стеклу и расплющили носы. За граненой стеной из стекла в заснеженной глуши Ботанического сада скрывалось тропическое лето. Оно лезло к свинцовому небу зеленым зонтиком нахальной южной пальмы, а под зонтиком развалились шампурами стволы, стволики, ветки с нанизанными на них нездешними цветами и листьями. В стеклянной клетке в сумеречном зимнем воздухе во все стороны летели, сыпались гроздьями, пушились метелками полыхающие обрывки небывалых краев. Мы глядели через прозрачную тепличную скорлупу на тропические пиры, а прямо на нас смотрели сложенные накрахмаленными салфетками огромные белые цветы.
– Что это? – спросила я.
– Магнолия, – ответил Мишка. – Ее в Сочи полно. На Бали тоже.
– А я не была на море.
– Я тоже, – не слишком весело сказал Сашка. – На Иссык-Куле был, на море не был.
– Ниче особенного, – небрежно бросил Мишка.
Мы улыбнулись, Мишка пожал плечами. Мы снова расплющили носы и увидели в оранжерее воробья. Он повертел головой и уставился на нас одним глазом. Я подышала на тепличную скорлупу и нарисовала зрачок на круге из пара. В подзорной трубе из конденсированной воды воробей оказался один-одинешенек. Такой вот грустный воробей на веселом, праздничном пире.
– Что он там ест? – спросила я.
– Ему не нужна жрачка! – засмеялся Мишка. – Он уже умер! Мы напали на воробьиный рай.
Я ушла из Ботанического сада с твердым убеждением: рай можно создать самому и запереть в стеклянной клетке. Только воробьем мне быть не хотелось. Тем более одиноким. Ну, или голодным. Но только… Мне очень-очень захотелось очутиться в раю, где под жарким солнцем живут идеальные вещи, чудесней которых мне вживую видеть еще не случалось.
В дверь позвонили, я пошла открывать. За порогом был Мишкин папа.
– Моей жены у вас нет? – И он, извиняясь, добавил: – Она теперь все время у вас пропадает.
– Нет. Они с мамой ушли гулять.
– А… – Он затоптался на месте.
– Ключи забыли?
– Нет. То есть да.
Я засмеялась, он улыбнулся глазами. Нетрудно догадаться. От углов его глаз вытягиваются кверху крошечные морщинки. И получаются добро-веселые глаза.
– У нас вкуснющие капустные шницели. Не зайдете попробовать? – церемонно спросила я.
– Зайду, – улыбнулся он. – Никогда не ел капустные шницели. Надо восполнить этот пробел.
Он вошел на кухню и увидел Арлекина на подоконнике.
– Похож на Мишку.
– Есть немного. Это Арлекин.
– Ты настоящий художник. – Он осторожно провел пальцем по лицу Арлекина.
– И мама, – согласилась я. – Мы собираемся создать всю труппу, кроме влюбленных.