Увидев протестующий и растерянный вид тетки, я быстро добавила:
— Иначе я брошусь под первую же машину!
Тетка пошла в отель. Сверх ожидания она очень быстро вышла обратно, но уже сопровождаемая Владимиром Владимировичем. Они шли так быстро, что не заметили меня в тени афишной тумбы, и мне пришлось чуть не бегом, а было очень скользко, догонять их уже на Крещатике. Когда я добралась до них, уже остановившихся, тетка, растерянно озираясь, говорила:
— Не знаю, не знаю, где она, была со мной!
— Растаяла? Быть не может — мороз! — улыбался Владимир Владимирович, уже видя меня.
— Иди домой! Скажи что хочешь! Но не смей говорить, где я! — погрозила я тете.
Мы остались одни.
— Кто писал записку? — замирая, спросила я.
— Я, конечно! Почерк детский для строгого родителя, — улыбался Владимир Владимирович.
— Кроме почерка, записка безграмотна, отсутствуют знаки препинания.
— Уверяю вас, записку писал Маяковский. А кого это вы посылали ко мне?
— Тетку.
— Красивая была женщина!
Оба засмеялись. В это время мы уже дошли до угла Институтской и Ольгинской. Маяковский остановился. Указывая мне на видневшийся из-за забора и деревьев дом, сказал:
— Видите балкончик, на нем я в 14-м году с генеральшей целовался!
Я ничего не ответила. Мое провинциальное воспитание не позволяло мне вести разговоры на подобные темы, а кроме того, я очень боялась и стеснялась Владимира Владимировича.
Сказала, что родители отказываются меня пустить на лекцию, не знаю как быть.
— Я пришлю разрисованные пригласительные билеты с золотым обрезом на всех "родителев".
Ужасно перепугалась.
— Нет, этого нельзя!
— Скажите, что идете на "Нибелунгов", картина длинная.
Помолчав:
— Там крокодил плачет.
— Какой крокодил?
— Плачет дракон, которого кто-то там убивает.
— Зигфрид.
— Может, Зигфрид, очень жалко.
— Кого?
— Крокодила.
Посмотрела на Маяковского исподлобья.
— Вы нарочно говорите, что не знаете, кто убивает дракона, — это ведь и не из кино можно узнать, это германский эпос — Кольцо Нибелунгов.
— Да, а вы из Вагнера знаете?
— Нет, мы в школе проходили, и папа рассказывал, — ответила я уже со смехом.
— Натинька, вы образованнейшая женщина, какую мне довелось видеть!
Обидеться? Нет! Насмешка заслужена, а кроме того, голос и глаза ласковые.
Становилось холодно. Маяковский предложил пойти в цирк греться. Я очень люблю цирк. В фойе, где с арены слышна была тихая музыка, сопровождающая обыкновенно какой-нибудь трудный номер, я почувствовала себя настолько смелой, что сказала:
— Мне хорошо с вами, Владимир Владимирович!
Маяковский посмотрел на меня внимательно. Ответил шуткой, но почему-то серьезным голосом: