— Давай-ка, Иришка, поподробнее про всяческие несчастья Епифановых, — попросила Нонна.
— Сначала еще о смертях. У папиной сестры, нашей с братьями тети Оли, было двое детей: Петр и Лидочка. Петра я не могла знать совсем, потому что он умер во младенчестве, а Лидочку помню хорошо. Она была на год младше нашего Паши. Хорошенькая такая — кудрявая, голубоглазая, как кукла. Я всегда хотела быть такой, как тети-Олина Лидочка. И вот однажды Лидочка пропала. Нашли через месяц в лесопарковой полосе в каком-то овраге. Ее изнасиловали и убили. Ей было всего двенадцать лет.
— Ужас какой… — прошептала Марина, тут же вспомнив о своей Анечке.
— А тетя Оля… Она и так была очень слабой, какой-то болезнью мучилась. Не помню сейчас, чем именно она болела… В общем, она не перенесла этого горя и сама… вслед за Лидочкой…
— Самоубийство?
— Нет… как-то тихо угасла, чуть ли не на следующий же год. А муж ее дядя Юра сначала здорово запил, а потом куда-то уехал. Никто о нем больше ничего не слышал.
— Да-а-а… — протянула Нонна. — Выходит, что вся семья вашей тетки вымерла под корень. Муж не считается. Он — чужой человек. И у вас в семье — два брата уже в могилах. Похоже, что прав был Федор-то!
— Не два, а четыре, — глухо проронила Марина.
— Что «четыре»? — не поняла Нонна.
— В могилах уже четверо Ириных родных братьев.
— В каком смысле? — удивилась та.
— В прямом. Когда у меня умер Ванечка, я… в общем, понятно, в каком была состоянии… Так вот, Галина Павловна пыталась утешить меня тем, что я не одна такая разнесчастная. Сказала, что тоже отдала Богу первенца (она именно так выразилась), а потом и еще одного сына, который родился между Павлом и Ирой.
— Не может быть… — прошептала Ирина. — Мама никогда не говорила… Мы, дети, ничего не знали… Хоть у нашей семьи и нет фамильного склепа, но на кладбище могил уже полно… Среди них нет могил маленьких детей, кроме одной… Ванечкиной. Я это точно знаю, как, впрочем, и ты, Марина. И потом… что это еще за сын, который родился между Павликом и мной? Между нами был Леша… и все…
— Я передаю вам то, что мне сказала тогда Галина Павловна. Думаю, что она не стала бы сочинять в тот трагический момент. Грешно было бы…
— А может, она действительно присочинила, ну… чтобы тебе не так горько было? — предположила Нонна.
— Вряд ли. Если уж присочинять, так одного первенца за глаза хватило бы. Зачем еще одного сына приплетать?
— А лицо? Ты помнишь, какое у мамы в этот момент было лицо? — спросила Ирина.
— Н-нет… не помню… Не до этого мне было. Не утешили, знаешь ли, смерти других детей…