Памела вела свои записи очень усердно: то, что она показала мне субботним вечером, оказалось толстенной рукописью, сложенной в папку для бумаг. Я перевел глаза с этого объемистого тома на Памелу, а потом на груду материалов, накопившихся на моем столе. В этот вечер мне предстояло набросать статью и дочитать детектив, ожидающий рецензии. Финансовые дела у нас и без того оставляли желать лучшего, так что пренебрегать моим единственным заработком не приходилось, но мог ли я сосредоточиться на герое детектива и волновавших его вопросах, если дьявольская загадка нашего собственного дома до сих пор оставалась неразрешенной?
- Ради Бога, подожди пока с этими записями, дай мне покончить с моими делами, - взмолился я, когда Памела предложила заняться летописью.
Сестра изменилась в лице. Я был несправедлив, она и так делала все, чтобы освободить меня, а я не справлялся со своей работой.
- Послушай, - сказал я, - если хочешь, я просижу за твоими записками хоть до утра, но сначала мне надо разделаться со статьей. Если я сожгу свои корабли и пущу свой хлеб по водам, мы сядем на мель22.
По- моему, Памела сумеет отозваться на шутку даже на смертном одре.
Она со всей серьезностью ответила:
- Ты хочешь сказать, что за уплывающими хлебами нам придется плыть на обгорелых обломках? Так и будет! Возразить нечего. Трудись!
Я закончил статью только в десять. Памела хотела, чтобы я подробно изложил в ее дневнике все случившееся со мной, и уточнил записи о том, что пережила Стелла. Мы просидели далеко за полночь, и, просмотрев все, я пришел к выводу - одно с другим не вяжется; в том, что записано, нет никакой логики, мы идем по ложному следу.
- Оба мы просто одурели и хотим спать, - сказала Памела. - Утром, на свежую голову, мы сообразим, в чем ключ к разгадке. Только бы завтра не надо было кататься со Скоттом на яхте.
* * *
В воскресенье погода испортилась, и весь наш роскошный вид затянуло сеткой дождя. Прекрасно! Это избавляло нас от прогулки под парусом с доктором Скоттом. Ни плаванье под парусами, ни просто купанье.
- Ну, а я убежден, что дом отравлен бушевавшими здесь страстями, насыщен отчаянием и муками, поэтому, если сюда попадает чувствительный человек, он непременно становится жертвой галлюцинаций или на него наваливается тоска. А может быть, и то и другое.
- Если так, то нам не на что надеяться.
- Боюсь, что ты права.
- Я только не понимаю, откуда у тебя такая уверенность?
- Во всем, что происходило с нами, слишком сильно дает себя знать личный момент. Заметь - каждый из нас реагировал на пребывание в доме по-своему, в соответствии с характером, настроением, ожиданиями. Давай разберем каждый случай. Начнем с Джудит. Больше всего Джудит беспокоится о своей внешности, ее заветная мечта - сохранить молодость и красоту. И что привиделось ей в зеркале в мастерской? Безобразная старуха! Меня беспокоила моя писательская карьера - мы только что обсуждали ее с Максом Что же испытываю в мастерской я? Мне кажется, будто я бездарь и обречен на провал. Теперь возьмем Лиззи - она напичкана всякими слухами и россказнями про красавицу Мери Мередит, и ей, естественно, удится, что она видит высокую белокурую женщину голубыми глазами. А ты слышишь надрывающие душу рыдания. Почему? Хоть о присутствующих говорить не принято, признаемся, что это тоже связано твоим характером, тебе вечно мерещится, будто кто-то попал в беду, кто-то от чего-то страдает. Лиззи ведь никаких рыданий не слышала, и я не убежден что слышал.