— Как вы себя чувствуете, Энрико? Может, позвать врача?
— Нет, не нужно, спасибо. У меня уже бывали такие приступы. Через пару минут все пройдет. Мне нужно просто немного отдохнуть. Вы можете спокойно отправляться к телевизору!
— А как же вы?
— Я попытаюсь вздремнуть. Этой ночью я плохо спал. Наверное, сейчас нужно наверстать упущенное. Давайте встретимся вечером и поужинаем! Ресторан в этом отеле, должно быть, очень хорош.
— Договорились, — ответила Елена.
Когда Энрико остался один, головокружение постепенно стало проходить. Ему было стыдно, оттого что он произвел на Елену и других гостей столь жалкое впечатление. Кроме того, его удивило это происшествие. Конечно, ему были знакомы видения из сна, странный голос в голове и приступы головокружения. Но до сегодняшнего времени все это случалось с Энрико лишь по ночам, во сне. И каким бы ужасным ни был кошмар, от него всегда можно избавиться, открыв глаза. Однако как убежать от кошмаров, которые преследуют тебя наяву, когда ты не спишь?
Несмотря на то что Энрико смертельно устал, он все равно не лег спать. Он боялся сна, опасался того состояния, в котором ему снова может привидеться кошмар. Вместо этого он порылся в чемодане и вытащил книгу, которую дала ему мать на смертном одре. Тихим надломленным голосом она успела произнести лишь одну фразу, сказав ему на ухо:
— Прочти это, Энрико, и пойми!
Это был старый дневник в кожаном переплете, которому насчитывалось двести лет; в некоторых местах его страницы просто могли рассыпаться. Энрико с трудом пытался расшифровать древние выцветшие каракули. До сегодняшнего дня он сумел прочитать лишь первые страницы и понял, что речь идет о записках некоего Фабиуса Лоренца Шрайбера, предка человека, которого Энрико всю свою жизнь считал отцом. Как ни раздумывал Энрико, но так и не смог понять, почему родители скрывали от него правду. Мать даже перед самой смертью не рассказала ему все. Наверное, ему стоило прислушаться к ее совету и тотчас же прочитать эти старые записи, чтобы все понять. В них говорилось о какой-то поездке в верхнюю Италию, как раз в ту местность, где находился сейчас Энрико. Поэтому, уезжая в аэропорт Ганновера, он взял дневник с собой.
Он удобно устроился на кровати, подложил подушки под спину и сконцентрировался на старых, искусно изогнутых буквах, которые постепенно сливались в слоги и слова…
Сейчас, жарким летним днем 1805 года, когда мой экипаж гремит по заросшим лесом холмам Северной Италии, я в который раз задаюсь вопросом: верно ли я поступил, решившись последовать этому странному зову? На плохой, состоящей из сплошных ям дороге экипаж беспрестанно раскачивает из стороны в сторону, как опавший лист на порывистом осеннем ветру. Я уже давно не пытаюсь удержаться руками, чтобы уберечь себя от ударов. Несмотря на это, мне удалось избежать слишком сильных ударов, уготованных мне безжалостной тряской. На протяжении этого ужасного путешествия у меня развилась странная привычка: во время движения экипажа мои конечности и мускулы переносят верхнюю часть моего тела в наиболее удобное положение. Я чувствую себя почти подобно моряку на качающейся палубе, в крови которого — привычка приспосабливать положение своего тела под ритм волн. Но, в отличие от моряка, мои внутренние органы не привыкли к такому интенсивному воздействию. В течение нескольких часов я боролся с тошнотой; от полуденной жары у меня на лбу выступали крупные капли пота, и мой некогда белоснежный платок так пропитался потом, что стал похож на серую тряпку. Высунувшись в открытое окно, я негодующе крикнул Пеппо, чтобы он соизволил ехать помедленнее да присмотрел подходящее место для полуденного привала. Итальянец с впалыми щеками озадаченно взглянул на меня с козел, потом помотал головой. Это движение казалось еще более энергичным, оттого что экипаж бросало из стороны в сторону. Он отверг мою просьбу, горячо вымолвив одно-единственное слово: