Следующие несколько дней Мадлен существовала в какой-то пустоте. Пустоте, наполненной Филиппом. Она почти готова была поклясться, что видела его сидящим в любимом кресле, а однажды ей даже послышалось, как он зовет ее из спальни.
Граф де Ренье продолжал бывать у нее ежедневно. Обычно он приезжал в своей карете и не задерживался надолго. В отношениях между ними чувствовалась некоторая натянутость, что казалось Мадлен вполне естественным — ведь его другом был Филипп, а не она. Создавалось впечатление, что граф посещает ее по обязанности, и потому, быть может, она не проявляла должного гостеприимства. Он же более не уговаривал ее покинуть Париж и, похоже, оставил мысли о собственном отъезде.
Проходили недели. Граф постоянно навешал Мадлен, стараясь во всем облегчить ей жизнь, но она оставалась безутешна в своем горе и, несмотря на эти визиты, одинока. Филипп составлял всю ее жизнь, и ни для кого другого в ней просто не было места. Она стала сама ходить за покупками. Хотя граф высказывал недовольство по этому поводу, Мадлен настояла на своем — по крайней мере теперь она не чувствовала себя такой затворницей.
Ближе к концу июня королевское семейство, находящееся после неудавшейся поездки в Сен-Клу в настоящем заточении в Тюильри, предприняло отчаянную попытку бежать из Парижа. Они надеялись пересечь границу и получить поддержку иностранных войск, но побег был организован крайне неумело и только ухудшил положение короля.
Граф, принесший Мадлен эту новость, выглядел более подавленным, чем ей когда-либо приходилось видеть. Он был достаточно хорошо знаком с королем и глубоко сочувствовал его положению. А, кроме того, он считал, что надеждам на конституционную монархию пришел конец.
В последующие несколько дней на улицах Парижа произошли очередные беспорядки. Толпы разъяренных горожан срывали вывески магазинов и гостиниц, где значилось имя короля, и чиновники всех рангов торопились снять эмблемы с геральдической лилией[11]. По словам графа, кто-то даже повесил на воротах Тюильри плакат, гласивший: «Усадьба сдается».
Когда король был возвращен в Париж, Учредительное собрание запретило гражданам оказывать ему какие бы то ни было знаки внимания. «Каждый приветствующий короля будет подвергнут телесному наказанию, — гласили объявления. — Каждый оскорбляющий его будет повешен».
Страсти накалялись. Когда демонстрация на Марсовом поле вышла из-под контроля, Национальная гвардия открыла огонь, и появились первые убитые — в сводках называлось число «тринадцать», но на улицах говорили, что их не меньше пятидесяти. Чтобы предотвратить полную анархию, было объявлено военное положение. Следуя совету де Ренье, Мадлен не выходила из дому. Благодаря ежедневным заботам графа и Жан-Поля она ни в чем не нуждалась, но чувствовала себя настоящей узницей.