Михаил Александрович сидел в кресле, а вместо верхней половины его головы была сплошная кровавая масса. За его спиной, на стене, багровым пятном, словно на страшном абстракционистском полотне, налипли тошнотворные сгустки. Я машинально похвалил себя за то, что оставил Таню в прихожей. Она, конечно, все это уже видела, но злоупотреблять подобным зрелищем не стоит.
В комнате явно происходило побоище. Но кому нужно было драться со стариком, да так, что оказалась поломанной чуть ли не вся мебель?! Что-то здесь не так. Убийство вообще штука рутинная, но этот случай был особенно странным. Зачем Смирнову драться? Точнее — зачем драться со Смирновым?! Достаточно было дунуть на него, чтобы прекратить любые его попытки к сопротивлению. А тут — будто тяжеловесы резвились. От обстановки — рожки да ножки.
Стараясь ничего не задевать, я осторожно вышел из комнаты. Таня стояла в прихожей и, зажав лицо между ладонями, покачивалась из стороны в сторону и тихо-тихо стонала.
— Боже мой… — бормотала она. — Боже, Боже мой!
Я взял ее за плечи и легонько притянул к себе.
— Таня, — сказал я. — Как это произошло?
Она замотала головой.
— Ничего не знаю, — проговорила, всхлипывая. — Ничего. Я только приехала. Позвонила, мне никто не открывает. А свет, я снизу видела, горел. Я открываю дверь своим ключом, захожу, а там… о-о-о-о!!! — И она снова зарыдала, вспомнив, видимо, картину, которая предстала перед ней, когда она вошла в гостиную.
Я увидел около входной двери чемодан:
— Это твой?
Она на мгновение подняла голову, увидела, на что я показываю, и кивнула:
— Мой.
И снова припала к моему плечу.
— Откуда ты приехала?
— Что? — посмотрела на меня Таня мокрыми от слез глазами. — А-а!.. Из Швейцарии…
Мысленно я выругал себя и плотно сжал язык зубами. Это, конечно, не очень удобно, зато эффективно: я перестал мучить бедную женщину. Нашел, понимаешь, время задавать вопросы. Как будто потом не успею.
— Пойдем, Таня, — сказал я. — Пойдем.
Я отвел ее в другую комнату и усадил на кушетку.
— Побудь здесь немного одна, ладно? Я скоро.
Она лишь кивнула. Я понимал, что лучше не оставлять ее одну, но, с другой стороны, меня тоже можно понять. Я не из тех, кто успокаивает родных убитого, как ни антигуманно это звучит. Я начинаю анализировать преступление: его мотивы, технику нанесения ударов и прочие вопросы, поставленные наукой криминалистикой. Вы можете быть шокированы моим излишним профессионализмом даже в тех случаях, когда я выступаю в роли свидетеля, но что поделаешь, любая работа накладывает на человека свой отпечаток. И я совсем не исключение.