– Стоп! – заявляет Георг. – Он обязан предупредить об уходе за пять лет.
– Ну так он смоется, не предупредив. Ясно?
– Сколько же он будет получать? – спрашивает Георг.
– Двести марок, – спокойно отвечает Ризенфельд.
– Я сразу почувствовал, что вы мне голову морочите, – сердито заявляю я. – Вам что, приятно дурачить людей? Двести марок! Разве такая смехотворная сумма еще существует?
– Она снова будет существовать, – заявляет Ризенфельд.
– Где? – спрашиваю я. – В Новой Зеландии?
– В Германии. Ржаная марка.[17] Ничего на этот счет не слышали?
Мы с Георгом переглядываемся. Слухи об установлении новой валюты действительно ходят. При этом одна марка должна стоить столько, сколько определенная мера ржи; но за последние годы было так много всяких слухов, что им уже перестали верить.
– На этот раз – правда, – говорит Ризенфельд. – Я знаю об этом из самых достоверных источников. А потом ржаную марку заменят золотой. Таково решение правительства.
– Правительство! Оно же само виновато в девальвации!
– Может быть. Но теперь вопрос решен. У него больше нет долгов. Один биллион инфляционных марок будет равняться одной золотой марке.
– А потом золотая марка опять начнет падать, да? И мы опять начнем плясать от печки?
Ризенфельд допивает свое пиво.
– Так вы хотите или не хотите? – спрашивает он.
Кажется, что в ресторане вдруг наступила глубокая тишина.
– Хочу… – Мне кажется, что ответил не я, а кто-то рядом со мной. На Георга я не решаюсь взглянуть.
– Вот это разумно, – заявляет Ризенфельд. Я рассматриваю скатерть. Она словно расплывается передо мной. Потом я слышу, как Георг говорит:
– Кельнер, сейчас же подайте бутылку Форстериезуитенгартена.
Я поднимаю глаза.
– Ты же нам жизнь спас! – говорит он. – Вот почему!
– Нам? Почему нам? – спрашивает Ризенфельд.
– Отдельного человека спасти нельзя, – отвечает Георг с полным самообладанием. – С ним всегда связано несколько других.
Трудная минута миновала. Я с благодарностью смотрю на Георга. Я его предал, оттого что не мог не предать, и он это понимает. Он ведь остается здесь.
– Ты приедешь ко мне в гости, – говорю я. – И тогда я познакомлю тебя с берлинскими светскими дамами и знаменитыми актрисами.
– Все это мечты, молодые люди, – обращается ко мне Ризенфельд. – А где же вино? – спрашивает он. – Ведь я только что спас вам жизнь.
– Трудно сказать, кто кого тут спас.
– Каждый когда-нибудь кого-то спасает, – замечает Георг. – Так же как он всегда кого-то убивает. Даже если и не догадывается об этом.
* * *
Вино стоит на столе. К нам подходит Эдуард. Он бледен и расстроен.