Можно ли сказать то же самое о Российской Федерации? Нет, и по нескольким причинам. Во-первых, она уже сгенерировала ряд режимов, изобретательно жестких и опасных для человека. Взять, к примеру, помимо Ичкерии режим, установленный где-нибудь в Калмыкии или Ингушетии нулевых. Сложился институт заказных дел, арестов, пыток и осуждений, институт тайных убийств по заказу, неожиданно прижившийся и укоренившийся в русском быту. Возьмем давление силовых структур на бизнес, практику истязаний и угроз близким.
Все это делает нашу систему – демократия она или нет – колдовской и непредсказуемой для живущих. Мы не собирались ограничивать объем гражданских прав и свобод, напротив, мы хотели их расширять. Но при этом мы вечно уходим от вопроса, к кому эти процедуры будут применены, а к кому нет. Внутри системы, которая не смеет описать саму себя, личность беззащитна, если не отступила в тень «путинского большинства».
Надежность – непременный мотив интереса к политической теории. Когда теория проверяема, она нечто гарантирует. А что гарантирует суверенная демократия? Термин, опасно близкий к плеоназму, мантра, состоящая из самоповторов. Суверенная демократия лишена ясной концепции суверенитета, чужда работе с собственными затруднениями. На что она отвечает? На какой запрос человека вообще отвечает построение русского демократического государства?
Гигантский порок понятия – в том, что, сказав: «суверенная демократия – это…», можно говорить что угодно, и почти все будет отчасти верно. Но такими теории не бывают. И надежности такие теории не обещают.
Суверенная демократия молчит на вопрос о норме. В чем норма суверенной демократии? Ряд неформальных скороговорок, складывающихся в явственную неполноту прав – увертка системы, отступающей перед долгом договориться с гражданами о законной норме.
Сетования Медведева – тема недающейся правовой нормы, с вытекающей из этого небезопасностью власти для России и для себя самой. Российская демократия не справилась с задачей суверенизации. Государственность есть, а нормального порядка – нет. Суверенитет есть, но гражданин – не его носитель. Добившись лояльности, власть от него отворачивается, и он ей не партнер – она недоговороспособна.
Система не желает ничего гарантировать в отношении своих же точно сформулированных обязательств. Объявив обязательства, власть не гарантирует своего дальнейшего отношения к ним.
В этом смысле мы не суверенны, и наш суверенитет – всего лишь наш деловой дресс-код.
ФРОНТ
Медведев монархически верит: когда система отдана одному, вдруг меняется все. Таково его восприятие президентства. Его «бог» – система долженствования, освобождающая от взятия власти. Человек, получивший место, это человек посвященный; он стал сакральным лидером. В статье «Россия, вперед!» он диктует нам список конфликтов, но сам на конфликт не идет. Воевать с Грузией Медведев решился и выиграл; но политически конфликтовать не смеет.