Так вот, влюбился я… Она учительницей была. На пять лет меня старше. Муж у нее с войны не вернулся. Красивая… Да и я ведь не всегда лысым был.
Я видел, что нравлюсь ей. Только сказала она однажды: «Уходи, Адольф. Нет у нас с тобой будущего. Нельзя мне тебя любить. Грех это великий – вдове русского солдата с немцем чувства разводить. Все вы по гроб жизни фашизмом испачканы. Жизни тебе не хватит, чтобы отмыться. Разве что дети твои успеют…»
И понял я, что права она: неизлечим я. Фашизм – это проказа. Он не лечится даже тогда, когда раскаяние наступило… И тогда я решил написать книгу. Про немцев! Про нас! А еще я начал свою войну с нацистами. Есть у меня в этой войне свои великие победы. Слыхали про Отто Скорцени? Так вот, я нашел его. Десять лет потратил и нашел.
Нет, я его не убивал. Да и не смог бы… Я нашел его и отдал в руки тем, кто имел право распоряжаться его жизнью. Я и с архивом Шевалье хотел поступить так же. Я ведь вдове отдал сведения по некоторым из тех, кто там значится. Я же не знал, что она хочет на этом делать деньги. Деньги на нацистах… Мерзость!
Если русские Мессера с нашей помощью не арестуют, я его непременно убью. Не сам, конечно. Но убью – точно. Его найдут с обожженными ладонями, как у Германа. Это будет означать, что его покарал Господь… с моей помощью! Знайте это!
Вот и все, мистер Каленин. Возвращайтесь в посольство и до отъезда никуда не выходите. Я сам вас найду и расскажу о своем плане переправки архива Шевалье в Москву… Увидимся…
Якобсен решительно поставил недопитую чашку на стол и вновь, как и в предыдущее посещение, опрокинул ее – на этот раз на белоснежные вельветовые джинсы.
– Ублюдки!!! – заорал профессор, дергая коленками и изображая, что обжегся кипятком, хотя кофе за время его длинного монолога давно остыл. – Сколько раз я просил поменять эти дурацкие чашки. Ты сам, собачье дерьмо, пробовал хоть раз пить из них? – Он грозил официанту костистым кулаком и брызгал слюной. – Это не чашки, бляха-муха! – орал профессор, перемежая немецкие и русские слова. – Это специальное оружие для членовредительства! Ты уже не первый раз покушаешься на мою жизнь, подонок!
…Каленин, не прощаясь, выскочил из кафе прямиком на стоянку такси и минут через двадцать уже был у посольского шлагбаума. Охрана беспрепятственно пропустила его, так как все охранники знали его в лицо. Он, озираясь по сторонам, шмыгнул в свое скромное жилище и наконец почувствовал себя в безопасности. Но в тот момент, когда он закрывал дверь, ему показалось, что мимо шлагбаума пролетел на большой скорости тот самый автобус, который какой-то час назад чуть было не стал для него тюрьмой.