«Металл происходит из земли, — принялся он рассуждать, прервав свои наблюдения. — Из непроницаемо плотного царства. Из подземной страны троллей — вечного мрака и влажности. Мир «инь» в его самом унылом аспекте. Мир смерти, распада и всего, что отмерло и разлагается, оседая слой за слоем, все глубже и глубже. Дьявольский мир неподвижного ушедшего времени».
«Однако серебряный треугольник сияет в солнечном свете. В нем отражен свет, в нем — огонь, — подумал Тагоми. — Эта вещь вовсе не принадлежит влаге и тьме. Не отягощенная сном, она искрится жизнью.
Итак, она принадлежит верхнему царству, аспекту «янь», всему эмпирейскому, эфирному. Как и положено произведению искусства. Призвание художника в том и состоит: он извлекает осколок руды из унылых и безмолвных глубин земли и придает ему искрящуюся светом божественную форму, творит небесное. Вдыхает жизнь. Безжизненное возгорается и начинает сиять. Прошлое уступает место будущему».
«Что же ты такое? — вопрошал он серебряный лоскуток. — Темное и безжизненное «инь» или полное жизни сверкающее, светлое «янь»?» Кусочек металла в его руке словно заплясал, ослепляя его. Он сощурился, следя теперь за этой игрой света и огня.
«Тело его — «инь», душа — «янь». Металл и огонь непостижимо соединены в нем, являя собой чистую форму. В его руке поистине целый микрокосм».
«Чему это принадлежит, какому пространству? Несомненно, оно возвышает. Возносит до небес, в светозарный, вечно изменчивый мир. Итак, истинный дух его, наконец, высвободился. Его сущность — свет. Как он приковывает внимание, — просто не оторвать глаз». Его заворожила гипнотически сверкающая поверхность, она уже существовала отдельно, вне его воли, вполне самостоятельно, — от власти ее не высвободиться…
«Ну, скажи мне хоть что-нибудь, — попросил он, — скажи теперь, когда я в твоей власти и желаю услышать твой голос. Пусть же он прозвучит из ослепительно сияющего белого света. Такое можно узреть разве что в посмертной жизни, как об этом повествует книга «Бардо Тодол»[28]. Однако он не станет дожидаться смерти и распада своего духа, странствующего в поисках новой оболочки. Пусть минуют его все ужасные и добрые божества и все соблазны смертных. Пусть будет только свет. Он предстанет пред ним во всем бесстрашии и не дрогнет».
Он ощутил, как его подхватывает раскаленный вихрь кармы, и в то же время понимал, что он остается неподвижен. Как сказано в учении: не следует отступать пред ослепительным ликом чистого белого света; кто отступит, тот обречен вернуться и повторять циклы рождений и смертей и не узнает свободы, и не познает надежды на освобождение. Майя снова опустит пред ним свою заГвесу, если…»