— Республика подписала с ними договоры, — высоким, пронзительным голосом возразил дож.
Лука выдержал усталый взгляд старого дожа и постарался не поддаться жалости.
— Прежде мы постыдились бы даже рассматривать эти договоры.
Ропот прокатился по залу, но дож жестом длинной худой руки потребовал тишины.
— Сейчас Республика, бывшая когда-то королевой морей, вынуждена ежегодно платить шестьдесят тысяч дукатов только за то, чтобы ее суда могли беспрепятственно плавать по этим самым морям. И при этом ее корабли подвергаются риску нападения и ограбления. Они перевозят и ваши товары, синьоры, так что вам ли не знать об этом. Почему же венецианский флот этому не противостоит, спросите вы. Тот самый флот, что побеждал при Мореа, и Константинополе, и Лепанто. Я вам скажу почему. Все, что осталось от этого флота, — несколько устаревших и изрядно потрепанных судов. Я приехал в Венецию в качестве эмиссара адмирала Анджело Эмо, которого вы все знаете как честного человека и опытного флотоводца. Он просит дать ему несколько кораблей и десять тысяч матросов. Тогда у Венеции появится шанс вернуть себе былое могущество. Девиз благородного Анджело Эмо — «Если я и паду, то не на колени». Не мешало бы и Венеции считать этот девиз своим.
Лука склонил голову в знак того, что его речь окончена.
Недолгая тишина была взорвана бурей негодования.
— Прошу тишины. — Голос дожа дрожал, но его положение требовало уважения к его словам, и зал утих. — Лука Дзани, мы благодарим вас за ваше красноречие. Мы обсудим то, о чем вы нам рассказали, и дадим вам знать о нашем решении.
— Когда, ваше превосходительство?
— В свое время.
— Со всем уважением к вам, ваше превосходительство, позвольте заметить, что время — это товар, которого у нас уже нет.
— В моем возрасте это действительно так. У вас же его более чем достаточно.
— Я имею в виду Венецию, ваше превосходительство. — Сделав паузу, Лука добавил: — Мне бы не хотелось нести гроб на похоронах Республики.
— Вы слишком далеко заходите, — сухо сказал дож и жестом приказал стоявшим у входа в палату стражникам открыть двери. — Можете идти.
Лука сошел с кафедры и направился к выходу, вглядываясь по пути в лица тех, кто только что со вниманием слушал его. Им предстояло принять решение, но по их лицам нельзя было понять, солидарны ли они с Лукой.
Но одно он по крайней мере понял. То, что предлагал сделать человек в черно-золотой маске, будет не предательством, не государственной изменой, а лишь последней возможностью спасти Венецию от неминуемой гибели.
Выйдя из здания Сената на площадь, Лука с удовольствием вдохнул свежий, солоноватый воздух лагуны.