— Ну, как хочешь, — мысленно сказал ему Владимир Антонович, — не хочешь разговаривать, не надо.
Он долго и бездумно сидел в сторонке и смотрел на вдруг ставший чужим сруб, прекрасный в своей медовой геометрии и такой чужой и нелепый в естественной зелени леса. Так и пропадет здесь. Или сгорит весной, когда начнутся пожары. Томиться в безделье стало невыносимо. Владимир Антонович сходил за топором, долго правил его на точиле, добиваясь ненужной в работе бритвенности, и от нечего делать взялся ладить стропила. Он понимал всю глупость и ненужность своей работы, но работать хотелось, и он подгонял связку со столярной точностью, чтобы, как говорил Григорий, комар носа не подточил. В работе ни о чем, кроме самой работы, не думалось, Владимир Антонович успокоился, уравновесился, но сторожкая, холодноватая тень тревоги не ушла совсем, а только отодвинулась, зависла неподалеку, будто кто-то невидимый следил за каждым движением его, будто скрадывал...
Часа через полтора вернулись ни с чем Размыкин и Витязев. Вид у обоих был бодрый и беспечный, словно безрезультатность поиска была им на руку.
Снова поставили чай, Витязев вынес из палатки «Спидолу» и включил на полную громкость визгливый крик зарубежной эстрадной звезды. Звезда кричала о любви. Эксперт повозмущался: как можно слушать песню, не зная ни слова? Владимир Антонович зачем-то взялся переводить, но получалась такая нелепица, что все, кроме эксперта, расхохотались.
Владимиру Антоновичу надоело развлекаться таким образом, он поднялся и под визги уже другой звезды снова принялся за работу. Мужики сначала взялись образумливать его, но потом тоже впряглись, и все вместе весело и легко одно за другим подняли все стропила. Дом стал походить на дом. И они радовались этому, жалели, что нету Чарусова, хозяина, не с кого содрать на бутылку, чувствуя родившуюся в совместном труде общность, шутили, по-хорошему смеялись и на все лады поминали Архангела, застрявшего невесть где.
Он вернулся только к обеду. Шел легко, очень стройный и очень свежий для своего возраста, и еще издали было видно: новости несет хорошие. Что они должны представлять собой, каждый соображал по-своему. Витязев склонил к плечу голову и улыбался, будто Баянов сейчас из планшетки достанет живого Григория. Размыкин тяжело высчитывал, почему участковый без собаки и положенного при ней проводника (собаки в райотделе, конечно, небыло, не положено, но из города за какой-нибудь час спокойно можно было доставить, а здесь нету, значит, не понадобилась, значит, труп уже найден какими-нибудь ягодниками и уже давно в морге). Может быть, он думал совсем иначе, но Владимиру Антоновичу казалось, что мыслить он мог только так. Что же касается эксперта, то он вообще ничего не думал, а вопросительно предположил о Баянове: