– Тута я, Петр Егорыч, – в кустах затрещало и зашуршало, и из них выбрался Харитоныч – темная, скособоченная тень.
– Приготовил? – строго спросил лейтенант.
– А то как же, того-этого. Обижаете старика, чего ж я не могу…
– И вторую приготовил?
– А как же. Все, как велели. Сутки, почитай, не емши, не пивши, того-этого, а договоренности наши – как штык…
– Ну, пойдем.
– Дык, луна выйдет, того-этого, и значит…
– А не поздно?
– Не, Петр Егорыч, самое оно. Чего мы, первый раз, что ли?
– Ну ладно, – вздохнул лейтенант. – Ждем, – и уселся на поваленное дерево.
Харитоныч, кряхтя примостился там же – на почтительном расстоянии от офицера.
– Закурить бы, – неопределенно и мечтательно сказал он.
Лейтенант хмыкнул.
Через минуту в темноте замерцало два огонька, потянуло табачной дымной горечью.
– Левитан, Глуховской? – предложил лейтенант.
– Спасибо, товарищ лейтенант, – ответил Антон.
– Режим?
– Для легких вредно.
– Ишь, беда, того-этого. Болеете, соколики? – сочувственно поинтересовался Харитоныч.
– Спортсмены они, – сказал лейтенант.
– А, ну да. Того-этого, – с еще большим сочувствием согласился дед.
– Харитоныч, – помолчав, спросил лейтенант. – А вторая-то пойдет?
– Ну… почему не пойти… Того-этого. Может, и пойдет. За первой-то. А может, и нет…
– Плохо, – лейтенант резко раздавил окурок – искры прянули в разные стороны. – Не успеем.
– Не успеем, того-этого. Оне, Петр Егорыч, каждый раз все медленнее. Как что цепляет.
– Дальше-то что? – совсем тихо и почему-то беспомощно спросил лейтенант.
– А ты помолись, Петр Егорыч. – Огонек сигареты вспыхнул, освещая лицо старика, и в этот миг в алом дрожащем огне оно вдруг показалось вырезанным из дерева. Величественным и мудрым, как лик святого старца или мученика на потемневших от времени иконах. И голос был не голосом Харитоныча, а гласом этого самого древнего старца. – Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит…
Антону стало жутко, мурашки царапнули холодом позвоночник.
«Они здесь психи все, – подумал Антон. – А лейтенант этот еще и вооружен. И лес вокруг незнакомый…»
– А вы, соколики, – спросил дед. – веруете во что?
– Мы, – неожиданно отозвался Леха, и по его голосу Антон решил, что тот зло усмехается, – мы веруем преимущественно… в зарю коммунизма.
– Вот, в этом и беда.
– Ты что, Харитоныч? – удивился лейтенант.
– А ты меня, Петр Егорыч, не пужай. Я пуганый. И не об том я. Ежели б вы, соколики, того-этого, веровали истинно… хучь в святых угодников, хучь в зарю коммунизма… оно, ить, без разницы…