Реально я еще год переписывал ее, а под конец я ее ненавидел. Ненавидел лютой ненавистью редактора и книгу.
Приходил, сдавал, внес все правки!
– Ну, приходите через неделю.
Через неделю я приходил, она открывала папку, где все было красное.
Все было опять красное! Год писали – год переписывали. Мне тяжело это было».
Зарекся Анатолий Карачинский более связываться с написанием фолиантов, решил заняться опять любимым делом – программированием. И то правда, ведь, как говорил Оноре де Бальзак: время – это капитал работника умственного труда. А тут рынок, что называется, созрел. В смысле, рынок труда. И решил Анатолий предложить ему свои услуги.
ПОСТ О ДРУГОЙ РАБОТЕ, ОБ ОФИГИТЕЛЬНОЙ ШКОЛЕ И СВОЕЙ ЛИЧНОЙ ДОЛЕ
Самая лучшая профессия – это хорошо оплачиваемое хобби.
Владимир Высоцкий[138]
– Да, будем мушкетерами.
– Хотя бы в сутане.
– Особенно в сутане, в этом-то и прелесть.
Александр Дюма. «Двадцать лет спустя»
МЕНЯ КУПИЛИ НА КОРНЮ
На рынок труда отправился Анатолий уже подкованным по части знаний о реальном бизнесе. «Так получилось, что в нашей группе в институте учился поляк Павел Бискупский, – вспоминает Анатолий. – В 1981 году он уехал в Польшу, оттуда – в Австрию, а в 1986 году вернулся в Россию открывать бизнес маленькой австрийской компании, торговавшей компьютерами. Ее владельцем был австриец Ганс Хойфер. Тут Бискупский вспомнил обо мне и принялся уговаривать перейти к нему на работу. Но что такое в те времена оставить стабильную работу во всесоюзном НИИ, чтобы пойти в некую западную компанию? Когда моя мама узнала, что я собираюсь уходить, всплеснула руками: это как же так! А пенсия?»[139]
Глосса о том, чем его купили на корню
Это был 86-й год, Горбачев только пришел. Бискупский приезжает сюда, и мне звонит, и говорит: я работаю в одной австрийской компании, мы решили в Советском Союзе компьютеры продавать, нам нужен человек. Пошли! Я сказал: зачем мне это надо? У меня такая интересная работа, все классно. Он меня сначала зарплатой заманивал. Я получал рублей 250 и считал, что выше крыши, девать некуда. У нас двое детей уже было, жена работала, я работал. Нам хватало: получали рублей 400 на двоих, казалось, больше не надо. Потом он меня купил одной вещью. Долго не мог понять, чего я на зарплату не введусь, предлагал 400 рублей, 500. Не понимал, что мне интересно. Я говорил: мне на работе интересно, мы запускам новую систему. Чего ты от меня хочешь? Он говорит: давай мы тебе компьютер дома поставим. И этим меня купили на корню.
Самая большая проблема в НИИ для Карачинского – компьютер. «У нас “мейнфрейм” стоял, который нам давали только по ночам. У нас задачи были сложные, которые управляли чем-то, – поясняет он. – Мы сажали машину на “ноль”, люди с нами не могли работать. Мы операционные системы ставили другие, с нами никто не мог работать, поэтому время давали только ночью в своем же вычислительном центре. Я все время по ночам работал, и меня это немножко доставало. Представить, что компьютер будет стоять дома на столе, – для меня это было что-то запредельное!» У Билла Джоя проблема заключалась в другом: на университетском компьютере разрешалось работать строго определенное время – примерно час в день. «На большее нечего было и рассчитывать, – вспоминал он. – Но кто-то вычислил, что если поставить символ времени t, потом знак “равно” и букву k, то отсчет времени не начнется. Такая вот ошибка в программе. Ставишь t=k – и сиди хоть до бесконечности»