— Ты говорил, — напомнила Геля с улыбкой.
— Говорил? — удивился Печенкин, но тут же вспомнил еще: — Лема в свою Чечню уезжает. Я говорю: «Тебя же убьют там!» Знаешь, что он мне ответил? «Зато на Родине». Вот чечен!
— Ты говорил, — терпеливо напомнила Геля.
— Да, говорил, — согласился Владимир Иванович. — Я говорю: «С кем же я работать теперь буду?»
И вдруг он упал. Непонятно было, как это произошло. Геля даже не успела испугаться, потому что Печенкин уже стоял на ногах.
— Об ковер… — объяснил он.
Внутриутробный человек на телеэкране сунул в рот палец, будто озадачился последним обстоятельством.
— Ты меня не провожай, — попросил Владимир Иванович, направляясь к входной двери, но Геля уже поднялась.
И вдруг Печенкин снова упал — грузно, громко, нелепо.
— Володя! — испуганно вскрикнула Геля.
Но он уже поднялся.
— Ух ты, чего это я? — пробормотал Владимир Иванович, недоумевая, и вывалился в дверь.
2
К телеэкрану был прикреплен желтый листок, на котором было написано красным фломастером: «Володя, включи, пожалуйста».
Печенкин оторвал листок и включил телевизор. Шли новости. Он сменил несколько программ, прежде чем понял, что следует включить видеомагнитофон — кассета была уже вставлена. На экране возникла Галина Васильевна. Она улыбалась улыбкой теледиктора, но глаза были очень грустны. Печенкин опустился в кресло. Словно дождавшись этого, Галина Васильевна заговорила:
— Как далеко зашел прогресс! Можно видеть того, кого уже нет, и даже того, кого еще нет. Прогресс, прогресс… А если рак прогрессирует — это тоже прогресс? Не пугайся, Володя, я здорова! Я о другом…
У Галины Васильевны вдруг задрожали губы, она почти заплакала, но сдержалась, взяла себя в руки, улыбнулась и вновь заговорила — радостно, возвышенно:
— Куда теперь? Домой идти? Нет, мне что домой, что в могилу — все равно… В могиле даже лучше… Под деревцем могилушка… как хорошо! Солнышко ее греет, дождичком ее мочит… Весной на ней травка вырастет, мягкая такая… птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки расцветут: желтенькие, красненькие, голубенькие… Всякие… — Галина Васильевна засмеялась и повторила: — Всякие…
Печенкин нервно поскреб пальцами щеки, подбородок, лоб и ухватил себя за нос. Галина Васильевна словно увидела это.
— Потерпи, Володя, я заканчиваю, ты всегда был нетерпелив. Что главное для человека в жизни? Главное — быть честным перед собой, перед своей совестью. Мне не в чем себя упрекнуть: всю свою жизнь я посвятила семье, то есть вам с Илюшей. И этот поступок я совершаю ради вас, только ради вас. Все тайное становится явным, это истина, и когда-нибудь Илюша узнает и поймет и оценит… Ну а ты, Володя, должен понять меня уже сейчас: у меня не было другого выхода. Впрочем, я прощаю тебе, я все тебе прощаю! Володя… Ты знаешь — я не верю во все эти выдумки вроде ада и рая, но что-то такое должно быть, ну, например, перевоплощение душ… Тогда мы встретимся с тобой в нашей новой жизни — какими-нибудь собачками или морскими свинками — и ты мне скажешь: «Галка, как ты была права!» Последняя просьба, Володя: проследи, чтобы я была в том костюме, в каком встречала Илюшу. Вспомни: жемчужно-голубой с фиолетовым. А отпевание пусть совершит отец Николай. Только не переплачивай, он и так нам многим обязан.