Нам надо было пройти к угловой башне Южного крепостного двора. Считается, именно с её веранды мечтательно осматривал пейзаж поэт Пушкин. К известняковому торцу башни прислонились заброшенные ворота. Полураскрытые створки так и не встретили бурю. Их придерживал обрывок цепи. Невесело вздохнув, мы покинули крепость.
С той стороны крепостной стены догорал костер. Полдюжины местных ребят застыло смотрели на багровую чашу. В пепле валялись обугленные панцири днестровских раков. Воздух насыщал кислый запах вина. У нас было отвратительное настроение, волна его пришла к ребятам из темноты: они почувствовали чужих, ещё не увидев. А рассмотрев нас, особенно меня – при ружье, с заправленным для выстрела гарпуном, – ребята пришли в серьёзное беспокойство.
Я успокоил их: всё нормально, извлёк стрелу и не спеша прикурил от тлеющей ветки.
Кто-то спросил:
– Приключенья искали?..
– Что-то вроде того…
– Сегодня духота – около цитадели самое время.
– И что же может случиться?
– Если не знаете, приходите ещё.
В этих словах был свой резон. Я спешно кивнул на прощание, потому как Сандуляк уже исчез в темноте.
Не забуду фразу, которую едва услышал. Один из ребят, дождавшись, когда я отошёл достаточно далеко, заметил:
– А я говорю, опять прилетал!
Мы погружались в песочную тень огромной стены, словно в пену. Теперь, за пределами крепости, можно было включить фонарь. Я выбрал самый сильный режим.
Сандуляк нетерпеливо попросил:
– Давайте посмотрим ещё раз!
На крепостной стене, когда я выбрал шнур и поднял гарпун, он протянул мне салфетку.
– Стоит протереть острие. Думаю, остались следы. Я видел, как гарпун чиркнул по цели.
– Задел, как минимум.
Тогда я старательно протёр жало. А теперь вновь посветил на салфетку.
– Ничего существенного.
Видимых следов крови, пыльцы с тела или крыльев не наблюдалось. Но факт, что на салфетке осталось нечто, похожее на шерстинки.
Расстались мы сухо, разочарованные друг другом, результатом ночной охоты. Пробирались по скользкой влажной стене, которая местами возносится на высоту семиэтажного дома, полагаясь на свет луны…
Чувствовалось, что большую часть вины он перекладывает на меня. Я подумал, через два-три месяца мы будем рассказывать про эту ночь разные вещи.
На воротах двора, где он жил, было написано краской: «Посторонним вход воспрещен!»
Этим вечером кто-то исправил:
«Потусторонним…»
* * *
Поздним утром следующего дня мы встретились возле базара. Сандуляк чувствовал себя отвратительно, ему хотелось запереться в квартире, лечь на диван, натянуть одеяло до своих измученных глаз. Но ведь он обещал, что мы обязательно поговорим на дорогу.