На обратном пути я была спокойна — частично из-за транквилизатора, частично из-за Шела, который был болтлив, очевидно, от радости, что видит меня живой и здоровой, просидев в одиночестве в приемной почти час, или потому, что еще тревожился из-за моих вялых реакций.
Он сказал, что думает о том времени, когда много лет назад я осветлила волосы. Ему было одиннадцать. Все вокруг него менялось и вдруг единственное постоянное в жизни — никогда не меняющаяся мама — тоже изменилась. И он почувствовал одиночество, оторванность от меня, от мира. "Побочный эффект окраски", — подумала я.
Одурманенная транквилизатором, я не сразу поняла, что он снова чувствует себя оторванным от меня. На этот раз, однако, я разорвала связь, не он. Это оказалось приятным — я не привыкла к беззаботности. И не возражала. Но Шелу это не нравилось.
— Знаешь, ты немного пугаешь меня, — сказал он.
— Это просто лекарство, которое дал мне врач. Я стану сама собой через несколько часов, — сказала я, пытаясь успокоить его тревогу.
— Да нет, ничего, мам. Даже приятно для разнообразия. Может, мне воспользоваться случаем и рассказать тебе все, что ты хочешь знать обо мне и боишься спросить?
В обычном состоянии я бы попалась на удочку, ухватилась бы за приглашение заглянуть в жизнь своего сына, выудить из него то, что мне хотелось знать и он хотел рассказать. Но я сидела рядом с ним такая самодовольная, убаюканная транквилизатором почти до полного оцепенения, что просто улыбнулась и сказала:
— Ты знаешь, Шел, я всегда рядом, когда ты хочешь поговорить.
Как будто звякнул засов. Он замолчал.
— Где ты была вчера? — спросила Робин, появившись на пляже в пятницу утром, необыкновенно жарким утром.
— Мне крутили молекулы.
— Понятно. Значит, не моего ума дело. И все-таки, где ты была?
— Правда. Мне крутили молекулы, делали магнитно-резонансное исследование головы, чтобы выяснить, почему у меня головокружения.
— Звучит как чудесный аттракцион.
— Так и было. Вроде того. Айра дал мне транквилизатор, так что я проспала весь сеанс, и мне снился невероятно эротический сон, — ляпнула я не подумав.
— О? — встрепенулась Робин. — У тебя был эротический сон? Сгораю от нетерпения!
Я взглянула на Робин и представила ее так, как видела во сне, и подумала, что люди совершенно не могут вообразить сексуальное поведение других людей.
— Что случилось? — спросила Робин. — Почему ты так странно на меня смотришь?
— Я просто думаю о своем сне. Он связан с автомойкой и Бетховеном.
— Автомойка. Бетховен. Я не удивлена.
— Что-то не так с Бетховеном?
— Лично я в своих снах предпочитаю Стинга… в автосалоне…