— Тем хуже для меня, для моего спасения, — продолжал муж Шарлотты. — Но уж если я обречен на осуждение, надо идти до конца. Я все сказал, Матильда. Что вы мне ответите?
— Ничего.
Подняв глаза на не отрывавшего от нее своего взгляда собеседника, угадывавшаяся тревога в котором усиливала ее ощущение неловкости, она положила руку, дрожавшую не столько от волнения, сколько от холода, на его плечо.
— Ничего, Жирар, — отрезала она снова. — Вы муж той, кого я считаю почти сестрой и которую я люблю больше всего на свете после своих дочерей. Вам за пятьдесят, мне сорок. Мне кажется, что этих двух обстоятельств вполне достаточно. И покончим на этом.
— Матильда!
— Нет. Я сказала все. Нам не о чем больше говорить.
Пробираясь через начавшую рассеиваться толпу, она решительно направилась к подъезду ратуши, куда уже внесли статую святого и где теперь собирались приглашенные. Там были и ее муж с сыном. Она присоединилась к ним.
— Какой холод! Мое плечо, на котором я нес носилки, совсем онемело, — воскликнул Этьен. — А вы, дорогая, не замерзли?
— Меньше, чем можно было ожидать.
— Однако войдем сразу, в помещении будет лучше, чем на этом ветру.
Прекрасный зал, в котором были поставлены в виде латинской буквы U столы, покрытые тонким полотном, украшали развешанные на стенах ковры великолепной работы, балки под высоким потолком были окрашены в синий и красный цвета Парижа. В обоих концах зала возвышались два громадных каменных камина, в которых пылали целые стволы деревьев.
Едва приглашенные заполнили зал, как звук охотничьего рога оповестил о том, что сейчас принесут воду для омовения. Лакеи внесли богатые серебряные миски, прошествовали с ними перед гостями, после чего полили из достаточно смелых по форме кувшинов на пальцы собравшихся теплую, ароматизированную воду, а затем предложили им белоснежные салфетки вытереть руки.
Все расселись за столами после благодарственной молитвы, прочитанной приходским священником.
Во время банкета, традиционное изобилие которого превзошло ожидания самых страстных любителей поесть, гостей развлекали менестрели, акробаты, рассказчики, дрессировщики диких зверей, помогавшие наименее жадным до яств скоротать время.
Поддерживая свою репутацию приятной собеседницы, Матильда была любезна с соседями по столу, с которыми была давно знакома. Она понимала, насколько они, эти бравые торговцы, не интересовавшиеся ничем, кроме своих дел, были далеки от будораживших ее мыслей. Не втянулась ли она с некоторых пор в некую двойную жизнь, слои которой накладывались один на другой, не мешая друг другу?