Предупреждаю вопрос почитателей М.Ю.Лермонтова: да, это Петр Валуев, один из членов «кружка шестнадцати». Судьба почти всех шестнадцати была несчастливой, а то и трагичной. Валуев — единственный, кто достиг высоких государственных постов, графского достоинства и долголетия.
На речь и вызванную ее бурю должно было как-то реагировать и правительство. Инициативу подготовки официального заявления взял на себя Н.П.Игнатьев, представивший императору «всеподданнейший доклад» следующего содержания: «Ввиду шума, который наделали в Германии и на биржах слова, сказанные генерал-адъютантом Скобелевым в Париже посетившим его студентам, мне казалось бы необходимым для предупреждения недоразумений напечатать в «Правительственном вестнике» сообщение, проект которого всеподданнейшим долгом считаю представить В.И.В. и доложить, что я сообщал предположение мое министру финансов и управляющему министерства иностранных дел, которые вполне одобрили как мысль, так и редакцию проекта». В левом верхнем углу этого документа, хранящегося в ЦГИА, рукой, очевидно, императора, начертано: «Хорошо». После высочайшего одобрения, 9 февраля 1882 г. в «Правительственном вестнике» появилось отредактированное Н.П.Игнатьевым и утвержденое Александром III заявление, дезавуирующее парижскую речь Скобелева: «По поводу слов, сказанных генерал-адъютантом Скобелевым в Париже посетившим его студентам, распространяются тревожные слухи, лишенные всякого основания. Подобные частные заявления от лица, не уполномоченного правительством, не могут, конечно, ни влиять на общий ход нашей политики, ни изменить наших добрых отношений с соседними державами, основанных столько же на дружественных узах венценосцев, сколько и на ясном понимании народных интересов, а также и на взаимном, строгом выполнении существующих трактатов».
Это и есть обещанное открытие? — может спросить нетерпеливый читатель.
Доклад Игнатьева — мое нововведение, оно предваряет открытие. Сейчас я к нему перейду.
Прибыв в Петербург, Михаил Дмитриевич явился сначала к военному министру П.С.Ванновскому, преемнику Д.А.Милютина. «Ванновский решился сделать выговор Скобелеву, — писал Г.А. де Воллан в дневнике. — Но Скобелев, как высокопревосходительный (Ванновский только превосходительный), принял это очень фамильярно и сказал, что он сожалеет». Теперь предстояла встреча с рассерженным царем. Об обстоятельствах аудиенции рассказывает А.Витмер со слов дежурного свитского генерала. Император, «когда доложили о приезде Скобелева, очень сердито приказал позвать приехавшего в кабинет. Скобелев вошел туда крайне сконфуженным и — по прошествии двух часов — вышел веселым и довольным». Витмер добавляет (передавая быстро распространившееся общее мнение): «Нетрудно сообразить, что если суровый император, не любивший шутить, принял Скобелева недружелюбно, то не мог же он распекать целых два часа! Очевидно, талантливый честолюбец успел заразить миролюбивого государя своими взглядами на нашу политику в отношении Германии и других соседей». Тот же, но более определенный смысл имеет рассказ В.И.Немировича-Данченко о его беседе со Скобелевым, опасавшимся реакции со стороны царя, и о последствиях уже состоявшейся аудиенции: «Опасения Скобелева не оправдались. В высшей степени интересен рассказ его о приеме в Петербурге. К сожалению, его нельзя еще передать в печати (уже в который раз! —