Скобелев и сам был осведомлен об этих настроениях. «Очень уж эти шнельклопсы разозлились на меня, — рассказывал он в одном из частных писем. — То какой-нибудь унтер-офицер вызывает меня на дуэль, то сантиментальная берлинская вдова посылает мне проповедь о сладостях дружбы и мира, то изобретатель особенного намордника для собак назовет его «Скобелевым» и обязательно сообщает об этом, то юмористические журналы их изображают меня в том или ином гнусном виде…»
Понятно, что при такой обстановке Скобелеву не следовало показываться в Германии. Орлов рекомендовал ему ехать через Голландию и Швецию, но 12 февраля Скобелев выехал более коротким путем через Вену и Варшаву. Благополучно миновав враждебную Австро-Венгрию, он прибыл в столицу Царства Польского. Здесь он снова выступал с речью.
Варшавская речь Скобелева не сохранилась, но и о ней было немало толков среди современников. Известно лишь, что в ней Скобелев проводил ту же идею: необходимость единства славян в борьбе против общего врага. О содержании речи можно приблизительно судить по следующему письму Скобелева: «В Варшаве как офицеры, так и солдаты меня встретили восторженно. Был в офицерском собрании Австрийского полка[12]. Опять заставили говорить… В течение нескольких часов пребывания в Варшаве я был поставлен в соприкосновение с представителями тамошней печати. Люди всех оттенков в Привислянском крае, по-видимому, крайне опасаются германского нашествия. Даже тяготение к Австро-Венгрии как будто слабее, ибо «все-таки нам будет еще хуже, чем теперь, так что лучше из трех зол выбирать меньшее…»» Еще одно авторское свидетельство варшавских впечатлений Скобелева — его письмо г-же Адан, с которой он, срочно вызванный в Россию, уехал, не попрощавшись: «Я люблю поляков. Это — народ, сохранивший героические традиции… Волей-неволей поляки будут с нами во время войны с немцами. Они не смогут бороться с антигерманским инстинктом своей расы».
Между тем в Петербурге белого генерала ждала гроза. Зная о гневе царя, симпатизировавший Скобелеву великий князь Константин Николаевич не посмел за него вступиться. Государственный секретарь Е.А.Перетц 20 февраля записал в дневнике: «Великий князь желал переговорить с государем о Скобелеве, но не решился, выжидая, не заговорит ли о нем сам государь. Несмотря на то, что они гуляли по парку около полутора часа, вопрос о Скобелеве так и не был затронут». О настроениях при дворе говорят дневники и воспоминания других сановников. П.А.Валуев, например, формулировал свое мнение в следующих неприязненных выражениях: «После речи здесь Скобелев сервировал новую поджигательную речь в Париже, выбрав слушателями сербских студентов».