Можно было не посылать желтоватые кристаллики на экспертизу. Еремеев и без нее мог сказать ничуть не сомневаясь — арча. Он осторожно пересыпал кристаллики в фаллос-футляр и завинтил крышечку со шнурком. Все. В любом случае теперь это не его забота. Во-первых, все дела, связанные с наркотиками, передавались из милиции в иное ведомство — по-старому в КГБ, по-новому в ФСК, Федеральную службу контрразведки. Во-вторых, с завтрашнего дня он уходил из «органов» на пенсию, хотя в свои сорок пять мог бы служить и служить. Однако… Сказано — сделано. Рапорту об увольнении дан ход. Приказ подписан. Сегодня вручат «ценный подарок» — электробритву, скорее всего, зачитают дежурный адрес и свободен как танк.
Он красиво уходит — черт побери! — закрыв под занавес это дельце с маньяком. Послезавтра вернется из отпуска Махалин и пусть раскручивает дальше. Бутылку «Амаретто» с него бы взять за хорошую подставку. Как в бильярде: шар замер в устье лузы, слегка подтолкнуть его и все, и чахлый венок милицейской славы — статья в многотиражке, благодарность в приказе, тощая премия — украсит лысину коллеги.
Еремеев еще раз перелистал паспорт Табуранской. Карина Казимировна. Полька? Двадцати двух лет от роду… В дочки годится. Ну, и влипли же вы, гражданочка! Дважды влипли: и Вантузу в лапы угодила, и под колпак ФСК попала. Думал интердевочка, оказалась «проходчица».[1] За такие дела, если ранее не судима, лет семь как минимум намотают. А впрочем, сейчас не те времена… Такую красотку да не выкупить?
Он еще раз полюбовался лисьим раскосом ее глаз. Хороша Маша, да не наша… Еремеев вздохнул и набрал номер справочной института имени Склифософского.
— Алло! К вам вчера поступила гражданка Табуранская Карина Казимировна. С электрошоковым поражением. Как она себя чувствует?
— Табуранская, Табуранская… Нормально себя чувствует. Сегодня ее и выписали.
— По какому адресу?
— А вы кем ей доводитесь?
Еремеев представился.
— Записывайте: Большая Черкизовская, дом двадцать шесть, квартира…
— Телефон есть?
— Есть. Сто шестьдесят один, двадцать два…
— Записал. Спасибо!
Пробежал глазами адрес и телефон — надо же — почти соседка! Двадцатипятиэтажный небоскреб был самым приметным зданием на древнем черкизовском тракте. Еремеев жил в соседнем доме — пятиэтажной «хрущобе», и в его окнах серо-голубая свеча жилой башни маячила вполнеба.
Посмотрев на часы, он набрал свой домашний номер. Трубка сначала зарычала, потом разразилась басовитым лаем.
— Дельф, это я! Слышишь?! Я скоро приду. Зайду только за «геркулесом» и сварю тебе кашу. Тебе и себе. Опять желудок ноет. Язва разыгралась. Потерпи еще немного. Ну будь, мой мальчик, будь!