Недавно стукнуло уже восемь лет, как «мерседес» Эрика колесил по дорогам Новгорода, но Химмельзон все еще ни в чем не мог упрекнуть надежную немецкую машину. Эрик думал, что окажется на берегу одним из первых. Однако на подъездной дороге к замку Быка уже стояли несколько авто. Химмельзон припарковал «мерседес» у обочины, сразу за фургоном телерадиокомпании «Славия». Эрик вылез и захлопнул дверь. Ему сразу же пришлось посторониться, чтобы пропустить трех здоровенных монахов. Деловитые, как муравьи, они тащили бревно. Эрик уже видел их, когда проезжал Шолохово. Монахи раскатали по бревнышку два пустующих дома на окраине деревни. Впрочем, Эрику показалось, что участь домишек не изменилась бы и в том случае, если бы в них все еще кто-то жил.
Он обошел фургон и направился к лестнице, которая вела вверх по склону к площадке перед воротами замка. Судя по ровному гулу человеческих голосов, основное веселье происходило именно там. Следом за фургоном телевизионщиков обнаружилась старенькая «Истра», почти такая же, в которую Химмельзон сегодня чуть не врезался. На другой стороне дороги, опасно накренившись в сторону канавы, обнаружилась передвижная лавка «Мясного двора», новгородской компании, которая славилась своими мясопродуктами. Эрик узнал его по нарисованной на борту коровьей голове. Химмельзона чуть не вырвало при мысли, что кто-то сможет есть шашлыки, глядя на костер, где сгорают тела Шмеллинга и Брюн. Но Эрик справился с собой. Следующее чувство, посетившее старого врача, была чем-то средним между восхищением оперативностью и организаторскими талантами владельца «Мясного двора», и брезгливостью в духе «с дерьма пенку снимет». Правда, в этом случае пенка снималась не с дерьма, а с крови. Чуть поодаль, уже почти у самой лестницы, стоял старый грузовик с брезентовым тентом, на котором черной краской был грубо выведен крест. Эрика передернуло при виде этого креста, и он поспешил дальше. Поднявшись по полустертым бетонным ступенькам на площадку, Химмельзон огляделся.
В дальнем углу площадки виднелся полосатый тент мясодворской лавки. Возле нее кучковались горожане, прибывшие на праздник очищения от скверны. Именно так назвали происходящее в том репортаже, который увидел Эрик. В центре монахи споро и бессуетно сооружали огромное кострище. Те, кого искал Химмельзон, обнаружились ближе к берегу. Тачстоуны, отец Анатолий и еще один парень, которого Эрик совсем не хотел видеть, стояли в сторонке и вели негромкую беседу. Чудовищно изуродованные тела лежали метрах в трех от них на брезенте. Никто не удосужился хотя бы прикрыть их. А может, не сочли нужным. Эрик направился к духовным и светским руководителям области. Пока Химмельзон пересек площадку (пришлось обогнуть будущее кострище по широкой дуге), отец Анатолий, Ирвинг и сын Эрика куда-то отошли. Химмельзон был скорее рад этому. Ему совсем не хотелось разговаривать с человеком, который теперь звался Кириллом Ивановым. «Как имя меняет человека», подумалось Эрику. — «Джотфрид Химмельзон никогда не опустился бы до подобной мерзости».