— Эллис, девочка, тебе нужен мужчина.
Оставив тарелки в покое, Эллис Торнтон резко повернулась к деду и бросила на него сердитый взгляд. Она слышала эту фразу уже тысячу раз. Дед изводил ее подобными разговорами, как овод лошадь.
— У меня есть мужчина. Это ты, — ответила она. — Зачем мне еще один, если мы справляемся с нашим ранчо без посторонних?
— Я уже не тот, — гнул свое Патрик Торнтон, покачиваясь на крепком сосновом стуле за кухонным столом. — Мне уже не унести кипу сена, не объездить коня, не осилить и половины работ по ранчо, с которыми я справлялся еще в прошлом году. И вообще мне нужна замена — ничто не остановит ход времени.
Две шотландские овчарки — Джим и Боб, лежавшие под столом у ног Патрика, подали голос, словно подтверждая каждое сказанное им слово.
— Перестань, дед, — мягко попросила Эллис, проглотив ком в горле. Она снова повернулась к раковине и пустила струю горячей воды на сковородку. — Нам с тобой хорошо вдвоем, и мы вполне справляемся.
Она сделала вид, что смотрит в окно над раковиной, старательно избегая его пронзительного взгляда — дед сразу бы заметил подступившие к ее глазам слезы.
Эллис видела перед собой высокогорную долину, окруженную гористыми склонами, густо заросшими лесом. Этот юго-восточный угол штата Вашингтон был совершенно изолирован и мало заселен. Кроме диких зверей, лошадей, скота, здесь держались только стойкие ковбои вроде деда и ее самой.
— Я, милочка моя, толкую не о помощнике, а о муже, черт побери! Тебе уже за тридцать, впереди долгие годы, о которых ты совсем не думаешь. У меня их уже нет.
Скоро деду исполнится семьдесят, но Эллис упрямо не хотела признавать этот факт. Да и не такой уж он старый, если не считать седины. Правда, плечи его казались чуть уже, чуть слабее, чем тогда, когда в три года она скакала на них верхом вокруг этого же кухонного стола. И, правду сказать, стоит ей повернуться, и она увидит, как непроизвольно дрожит его рука, поднося чашку к губам, как темнеют на тыльной стороне его мозолистых ладоней возрастные пятна, как поправляет он бифокальные очки на крепком носу.
Дед просто не может постареть, в отчаянии думала она. Он ей слишком дорог. Дороже этого ранчо и большого дома из сосновых бревен, в котором они живут. Дом он построил пятьдесят лет назад из стволов деревьев, спиленных рядом на склонах. Когда-нибудь она унаследует ранчо, но думать об этом совсем не хочется.
— Вовсе нет, тебе еще немало осталось, в твои-то незрелые семьдесят. — Эллис подошла к столу, чтобы смахнуть хлебные крошки.
— Незрелые! — фыркнул дед. — После смерти Мэри я уже перезрел. — Он уставился на кофейную гущу в кружке, словно мог увидеть там свою покойную жену, и тоскливо вздохнул, потом взглянул на внучку, нахмурив щетинистые брови. — Кстати, о будущем, девочка, сколько детородных годков тебе остается, а? Четыре-пять, не больше?
