Так продолжалось почти с месяц, пока один из патрульных нашего полка не послал вдогонку машине автоматную очередь. Машина остановилась сразу. Водителю и ехавшим с ним офицерам всё же пришлось предъявить документы и ещё немного поработать с простреленными колёсами.
Этот случай на следующий день нам довели на разводе, добавив, что стреляющего за бдительность и решительность отметили благодарностью. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы все сделали соответствующий вывод. С того дня стоило кому проехать мимо, как сразу стреляли по колёсам. Дисциплина в комендантский час резко повысилась, и теперь водители, чуть завидев пост, сразу притормаживали, на тихом ходу приближались и как положено останавливались.
Не прошло и недели, как общий настрой — пострелять, принёс свой первый печальный результат.
В одно из дежурств мимо патрульных, не реагируя на требование остановиться, промчался УАЗик с советскими номерами. Ему вдогонку сразу послали автоматную очередь. Пули попали в водителя — простого солдата, который скончался на месте. Кроме него в машине находилось двое наших офицеров — они отделались небольшим испугом. Как оказалось, офицеры держали путь в медсанбат — одно из немногих мест в Кабуле, где водились женщины.
На следующем разводе нам довели этот случай и инструктировали, чтоб без особой нужды или явных подозрений по машинам не стреляли. Мы начали действовать по новой инструкции, и как результат — уже через месяц дисциплина на ночных дорогах вновь захромала: некоторые водители, большей частью наши, опять стали игнорировать патруль и на всех парах неслись мимо постов.
Приём пищи для солдата — событие всегда жданное и радостное, а для молодых ещё и хлопотное. Как только с кухни приносили термосы с пищей, их тут же плотно обступали представители от всех взводов — толпа, состоящая исключительно из молодых. Первым вне очереди к термосам допускался младший сержант Ткаченко — личный ординарец Хижняка. Ткаченко заодно обслуживал и всех остальных офицеров. Он их и кормил, и за ними мыл, и убирал. Не спеша "Ткач" наполнял три своих ведра, соответственно: для первого, второго и третьего — и исчезал в офицерской комнате. Ткаченко был моего призыва, а потому чувствовал себя спокойно только в комнате у офицеров, где он и жил, и, чтоб не мозолить глаза дедам, лишний раз её не покидал.
Затем туго знающая своё дело молодёжь наполняет ёмкости и растаскивает их по взводам. Деды в это время беззаботно лежат на своих койках и даже ничего не говорят, только краешком глаза поглядывают, как молодой отстегнёт у него с ремня его личный котелок и наполнит его едой. И только когда котелок с пищей будет стоять на столе, дед не спеша встанет, нехотя скинет с себя дремоту, усядется, поест, попьёт чай и задумается над выбором: закурить ли на сытый желудок прямо в постели или выйти на свежий воздух и покурить там.