– Ра-а-аз… Дыва… Тыры…
– Не части,– попросил его Алеша.
– Тыры с чэтвэртью…
– А ты знаешь, что, если б не твой отец, вся Грузия сейчас прославляла бы пророка Магомеда? – жадно спросил Горбас аль-Баиндур.
– Нэт,– честно признался Вано.
– Так знай: твой отец – великий человек! Пока с кинжалом за мной бегал, я еще как-то уворачивался, а вот как моя несравненная царица Тамар ему шашку подарила, я понял: пора домой.
– Вах! Ты вэлыкий воин. От мой отэц трудно убэжать.
– Да-а-а…– ностальгически вздохнул шах,– я и не убежал. Он меня через девять месяцев догнал.
– Ай маладэц! – обрадовался Вано.– Вэсь в мэня!
– Что б я без него делал! – Шах схватился за голову.– Дочку мне принес. Ну такая красавица! Писаная! Вот метрика. Хочешь посмотреть?
Не дожидаясь согласия джигита, шах вынул из складок халата потрепанный пергамент и продемонстрировал его Вано. Судя по состоянию документа, владыка любовался на него не раз.
– Я так полагаю,– шепнул Алеша брату,– папаша нашего джигита в дороге пеленки не менял.
– Тсс…– прошипел Елисей,– на ус мотай, вдруг среди соплей что дельное скажут.
– Тыры с палавыной,– грозно напомнил Ара.
– Замотайте ему клюв,– попросил Алеша свою свиту.
Демьян, Косьян, Дема и Сема потянулись к попугаю.
– Почты с палавыной,– уточнил пернатый джигит.
– Хочешь на нее посмотреть? – трепетно спросил шах, с надеждой глядя на Вано.
– Очень,– проникновенно пропел за джигита Алеша, ласково поглаживая через бурку плечо друга.
Алеша в принципе был не против сентиментальных соплей. Как-то в детстве даже хихикнул вместе с всхлипнувшей Ягой над страданиями бедной рабыни Изауры, рыдающей на клавишах рояля (этот противный Леонсио опять не понял ее мощное аллегро, ясно дающее противному понять: Я НЕ ТВОЯ!!!).
– Горим от нетерпения! – с самым серьезным видом заявил юный аферист.– А если она выйдет к нам еще и с невестой, наш жених…– Алеша посмотрел на попугая.
– Чэты-ы-ырэ…
– Слава Аллаху! На восемь частей делить не будет. Не заставляйте его учить дроби,– посоветовал Алеша,– у него кинжал, а это очень опасно. Ждем не дождемся вашей прекрасной дочки вместе с ее любимой птичкой, пока жених окончательно не дозрел.
Из глаз шах-ин-шаха Ирана опять закапали слезы.
– Портреты моей любимой дочки! – Он хлопнул в ладоши.
Вновь распахнулись двери, и в покои шаха начали вкатывать полотна, заправленные в массивные позолоченные рамы. Снизу к рамам были приделаны на манер роликов колесики, которые яростно громыхали по мраморным плитам.
– Она всегда со мной,– шах вновь всхлипнул,– стоит мне щелкнуть пальцами – и лик ее передо мной!