— Что это значит, а? — спросила Надя и села на койке.
— Что?.. Не знаю… «Гебен», может быть, а? — пытался догадаться Алексей Фомич.
— Свечку зажги!
— Ищу ее… Не знаю, куда делась…
Огарок свечки коридорный им поставил, предупредив с вечера, что электричество у них горит только до двенадцати часов, но теперь, ошеломленные громом, нашли они этот огарок с трудом, а когда зажгли его, услышали бегущих по коридору людей.
— Значит, и нам бежать надо! — решил Сыромолотов. — Одевайся скорее! Это не иначе, как «Гебен»… Неймется им, негодяям!
— Васька! Васька, черт окаянный! — закричал кто-то, пробегая мимо их двери.
— Надо умываться! — Надя бросилась к умывальнику.
Но в умывальнике не было воды: она забыла, что истратила ее всю еще с вечера. А Алексей Фомич поспешно одевался. Начала проворно одеваться и Надя.
Посмотрев на свои часы, сказал Сыромолотов:
— Времени еще немного, — седьмой час в начале, а уж заря: посмотри-ка на окно, Надя!
Окно розовело, и это заметила Надя, когда заслонила собою свечку. Кое-как заплетя косы и приколов их, Надя надела шляпку, схватила свое пальто, потушила свечку (отчего зарево в окне стало гораздо ярче) и, пропустив Алексея Фомича в коридор, заперла номер.
— На, спрячь, — сунула она ключ Алексею Фомичу, который рокотал, направляясь к лестнице:
— Вон в какую мы историю попали, а?.. Вот тебе и Севастополь!
Как ни спешили они одеться, оказалось, что из своего коридора они выходили последними. Но на лестнице, освещенной теперь небольшими керосиновыми лампочками, им удалось все-таки спросить какого-то чубатенького парнишку:
— Что это, зарево или светает?
Парнишка бросил им в ответ два какие-то ни с чем несообразные слова: «Море горит!» — и загромыхал по ступенькам лестницы на каблуках.
— Должно быть, морской бой… да иначе и быть не должно, — пытался догадаться Сыромолотов. — «Гебен» палит в наших, они в него…
— Отчего же залпов больше не слышно? — спросила Надя уже на нижней лестнице.
— Подожди, выйдем — услышим, — обнадежил ее Алексей Фомич.
Но ничего не услышали они, когда вышли из гостиницы. На площади было темно, а в небе над бухтой краснело-желтело зарево; кругом около них бежали куда-то люди.
— Куда вы? — спросила Надя кого-то из бежавших.
— На Графскую! — ответили ей.
— Стало быть, и нам надо на Графскую, — решил Алексей Фомич.
Графская пристань от гостиницы Киста была недалеко, но тяжелому Сыромолотову показалось, что шли они долго: это потому, что Надя почти летела вперед, безостановочно твердя одно и то же:
— Там что-то теперь ужасное происходит в бухте, ты пойми, а там Михаил Петрович!.. И как же теперь себя чувствует Нюра?.. Мы должны сейчас к ней ехать, сейчас же!.. Вот узнаем, что там такое, и к ней, чтоб ее успокоить!.. Ведь она должна быть спокойной перед такой операцией, а тут вдруг кто-то крикнул: «Море горит!» Какой ужас!.. Господи, какой ужас!