Перед Егоровым, нервничая, сидел плотный, широкоплечий здоровяк. Черноволосый, с большими залысинами на лбу, лицо скуластое, монгольского типа, подбородок книзу заострен. Словом, на «СТ-25» нисколько не похожий.
— При каких обстоятельствах и где именно познакомились вы с капитаном Кроми? — быстро спросил Профессор по-английски.
Вопроса Берг не понял. Видно было, что лишь фамилия Кроми заставила его насторожиться.
— Простите... В Морском корпусе мы плохо занимались языками, и я не совсем уловил...
— Иначе говоря, — перешел Профессор на русский, — я хочу знать, кто и когда велел вам в случае ареста принимать все на себя?
— Никто мне не велел...
— Вы лжете, Берг, причем без какой-либо надежды на успех! Кроми вас завербовал, нам это известно, и чужую роль вы играете отнюдь не по своей доброй воле. Подумайте, какой вам смысл брать на свою голову лишнее?
Думал Берг четыре дня. И додумался. Признал, что работать на английскую разведку начал еще с капитаном Кроми, что знакомство у них завязалось в военные годы, в ресторане «Донон», а после провала английской миссии был передан в распоряжение нового резидента Интеллидженс сервис.
Фамилии его, к сожалению, не знает. Это худощавый высокий мужчина лет тридцати, до чрезвычайности осторожный, никому обычно не доверяющий. Зовут его по-разному: иногда Михаилом Иванычем, иногда просто Пантюшкой.
10 ноября, в понедельник, на Мальцевском рынке с утра началась облава на спекулянтов.
Смуглую эту девчонку в невзрачном осеннем пальтишке, с повязанным на голову дырявым шерстяным платком никто бы, разумеется, не стал задерживать. Что в ней особенного: притулилась в углу, торгует игральными картами?
Увидев милиционеров, девчонка попыталась выбросить револьвер, вот что осложнило дело. Револьвер был маленький, изящный, похожий на игрушку. И коробочка патронов была к нему, двадцать штук.
Назвалась она Жоржеттой Кюрц. Лет ей всего шестнадцать, документов никаких, живет с отцом, преподавателем французского языка. Бедствуют они страшно, голодают, оттого и надумали продавать старые вещички.
Но карты эти никого не интересовали. Непонятно было, откуда револьвер. Разве не читала она обязательных распоряжений о сдаче оружия?
Жоржетта плакала и сквозь слезы твердила, что не виновата. В оправдание рассказала весьма наивную романтическую историю. Будто возвращалась однажды из кинематографа, а возле Владимирского собора догнал ее некий молодой красавец, спросив, как пройти на Боровую улицу. Будто понравились они друг другу с первого взгляда и стали встречаться ежедневно, пока не уехал ее возлюбленный из Петрограда. Уезжая, оставил на память револьвер, вот этот самый, просил сохранить до возвращения.