– Ну ты где? Ну ты же знаешь, я без тебя не могу!
Катя старалась не дожидаться этих вызовов: Борис мог позвонить и среди ночи, ему все было едино. Она приезжала, убирала, готовила, пыталась его кормить… Ему ничего не было нужно, кроме сигарет марки «чужие», крепкого кофе и водки.
Бороться с этим? Увещевать? Катя прекрасно понимала, что все бесполезно. Больше всего она боялась тех минут, когда у него появлялся фиксированный взгляд, устремленный в одну точку. Точкой могла послужить смятая бумажка на земле или брошенный окурок, лужица, трещинка в тротуаре, все, что угодно. Катя уже знала, что в такие минуты он мысленно закладывает вираж вертолета, рассчитывает траекторию, сектор обстрела, обзор, прицел. Он много раз объяснял ей с педантичным упрямством пьяницы, как это делается. Она не понимала ни слова, но слушала. Старалась подгадать момент, когда можно будет его отвлечь.
Они ходили вместе на разные выставки, и каждый раз кончалось одним и тем же. Или Борис ввязывался в драку, или – вираж, обзор, прицел, сектор обстрела… «Я – Чарли, я – Чарли, как слышите меня, прием…» – мысленно добавляла Катя.
Когда на Бориса нападала охота писать, Катя была ему не нужна. Но она и не мешала: тихонько приходила в мастерскую, прибиралась, варила кофе. Сидела и смотрела, как он работает. На это стоило посмотреть: словно некая незримая сила двигала Борисом, водила его рукой, когда он наносил краску на тонкий лист оргалита. Катя даже сделала с него несколько карандашных набросков, но про себя признала, что это тот самый случай, когда нужна кинокамера.
Бывало, и нередко, что Борис наносил краску руками, размазывал пальцами. Катя рассказала ему, что так поступали многие, в том числе и Рембрандт. Например, на знаменитой картине «Возвращение блудного сына» можно увидеть на одной из босых пяток стоящего на коленях сына, прильнувшего к отцу, оттиск большого пальца Рембрандта.
Борис страшно возбудился по этому поводу и все свои картины, даже написанные давно, пометил отпечатком большого пальца в уголке.
По большей части он ее не замечал. Иногда просил сбегать за водкой, и Катя покорно шла в магазин. Борис не читал писем Ван Гога, он вообще мало что в жизни читал, но мог бы, как великий голландец, сказать, что алкоголь помогает ему достигать чистоты и пламенной яркости красок.
Как и все пьяницы, любовник он был никудышный. Их редкие соития не доставляли Кате ни малейшего удовольствия, но она жалела его и терпела. Иногда Борис закатывал дикие скандалы, потом приползал на коленях со слезами. Катя прощала. Однажды, опасаясь, что она его не простит, он подарил ей свою картину. Для Бориса эта картина была, пожалуй, скромных размеров, и в ней господствовало редкое для него жизнерадостное настроение.