Байронс допил вино и понял, что
ему окончательно разонравился ход собственных мыслей. Расплатившись по счету,
он побрел к выходу. В холле, заворачиваясь в непросохший плащ, поймал свой
взгляд в зеркальной стене и злобно скривился, напугав чье-то отражение. Чувство
бессилия – тот еще червячок, но от фактов не сбежишь: Дэн прожил рядом с
Астоуном двадцать лет, а эта груда камней даже не намекнула о грядущих
проблемах. Обитатели замка могут в любой момент отправиться на тот свет, не
заметив разницы в интерьерах, тем временем неизвестные в деле Райна продолжают
множиться, словно плодовые мушки. Ничего в этой бессмыслице не желает
складываться в удобоваримый сюжет, даже Ключ молчит. Для подобного у Дэна было
лишь одно слово, и оно не было цензурным...
Внезапно за спиной раздался хохот,
Байронс похолодел. Не иначе, как этот вечер решил его доконать. Попытка
забиться в расселину между колонной и окном не удалась из-за чрезмерно услужливого
швейцара, а на другие фокусы он права не имел – если, конечно, не хотел сорвать
скорое погружение в Океан. Через мгновение на Дэна обрушился Трей Коллинз. Детектив
стиснул зубы. Напарник живо засыпал его до боли удачными шутками, отбив в
дружеском объятии оба плеча. Парень прямо-таки светился обещанием чуда – только
это заставило Байронса прикусить язык.
«Похоже, наш верный друг раскопал
большую кость».
Коллинз отступил в сторону,
позволяя как следует разглядеть сопровождавшего его человека. Затем отвесил
незнакомцу поклон и важно произнес, выдавая их приятельские отношения:
– Знакомьтесь, инспектор – это
мой давний друг Ивэн Гор.
* * *
22:22
Джулия
подъезжала к замку.
Мир сузился до тонкой асфальтовой
полосы, было видно, как отчаянно мечется ветер. Облака, меняя оттенки,
расползались брешами – и вдруг всё погасло. Через полчаса на дорогу выполз потрепанный
лунный шарф. Джулию трясло от холода. Будто кто-то, возненавидев ее, ушел прочь.
Ей стоило рассказать Дэну о втором кошмаре, но сейчас это казалось столь же
бессмысленным, как и дорога к месту, не ставшему ее домом. Призрачный мир, в
котором она неслась, не требовал объяснений ни ее существованию, ни своему.
Уже совсем близко.
Слезы
все-таки были. Парковые фонари распушились золотистыми мантиями, и дорога на
кошачьих лапах почти вслепую заспешила быстрее. Сжатые пальцы примерзли к
обивке руля, в груди что-то вздрагивало – морозно и плавно, глубоко
протапливаясь внутрь. Когда Алекс лежал на полу каменного мешка в подземелье,
она смогла что-то услышать. Бесплотный голос, показавшийся ей криком. Этот
голос прошел сквозь нее, и теперь каждую ночь она снова и снова вскакивала,
бросалась вперед и падала, спотыкаясь о кресло. Потом неподвижно сидела на
ковре – онемевшие ладони на коленях. И пыталась понять: как случилось, что
однажды она оказалась на такое способна?