Оглядевшись, он решил пробежаться в том направлении, куда умчался Казак, и уже пересек двор, когда со стороны оврага появился пес. Животное мчалось прямо на него! Юноша замер. Но увидев его, Казак остановился, помахал хвостом и затрусил прочь, оглядываясь через плечо, как будто желая убедиться, что Тристан следует за ним.
— Джу! — закричал юноша и махнул рукой.
Пустынная равнина, с немногочисленными, словно случайно оставленными холмами и лощинами, расстилалась на северо-восток насколько хватало глаз. Почти как на Ганволде. Воздух наполнял ноздри ароматом мокрой травы. Точно таким же он был и на Ганволде после дождя. Все или почти все казалось знакомым. Юношу охватил восторг — чувство забытое, а потому особенно будоражащее. Тристан перешел с трусцы на бег.
Под ногами шуршала трава, и скоро он промок до колен. Часто встречались грязные лужи. Юноша перепрыгивал через них, хотя и не всегда удачно. Не обращая внимания на холодное прикосновение мокрых штанин и тяжесть пропитавшихся водой кроссовок, Тристан мчался, хватая ртом пьянящий свежий воздух.
Ему уже казалось, что он на Ганволде. Если не смотреть в сторону, то можно легко представить несущегося рядом Пулу, услышать его легкое дыхание, ощутить взгляд его янтарных глаз. Тристана все сильнее и сильне тянуло оглянуться. Он старался отогнать это желание, но оно все равно нарастало. Долго так продолжаться не могло. Через несколько минут легкие юноши уже горели, угрожая вот-вот лопнуть, ноги подкашивались. Раны и месяцы, проведенные в неволе, ослабили его намного больше, чем ему представлялось. Наконец Тристан остановился, прижав руку к ребрам, тяжело дыша и качая головой. Так, как на Ганволде, ему уже больше не бегать. Или…
Восстановив дыхание, Тристан отважился оглянуться.
Пулу нигде не было.
В общем-то, он ни на что и не надеялся. Но отсутствие друга отозвалось вдруг такой резкой болью, что ему пришлось согнуться. Закрыв глаза, Тристан медленно переступал с ноги на ногу, раскачиваясь из стороны в сторону и причитая. Глухие гортанные звуки рождались в груди и растекались по пустыне, в которой не было погребальных костров Ганволда.
Тристан не смог оплакать Пулу сразу же после его смерти. Не смог дать выход своему горю и скорби. Теперь такая возможность представилась. Он изливал боль своей души в мрачном стоне-плаче, изгонял отчаяние из каждой клеточки, выдавливал чувство утраты, пока не ощутил абсолютной пустоты.
Ему стало легче и вместе с тем как-то тоскливее. Тристан долго стоял в окутавшей его тишине, пока ветер не высушил слезы, и лишь затем повернулся и пошел домой.