Этот же вопрос она задала мужу и чуть позже, когда капитан милиции Ханс Хаависте пришел домой с орденом Красного Знамени, которым его наградили за мужество и отвагу.
Она не умела держать свои мысли при себе, а Ханс не умел лгать. Он тоже не знал, почему вот уже десять лет служит в милиции и даже не помышляет переменить профессию.
И в самом деле, он, пожалуй, мог бы выбрать любую дорогу в жизни. Ну, может быть, и не любую, но свет клином на милиции не сошелся. Землю их семья после войны получила, потом бы, конечно, вступили в колхоз. Учиться во всяком случае никто не помешал бы. И не вступи он в отряд, помогавший солдатам и милиционерам ловить гитлеровских прихвостней, прятавшихся в лесах, не было бы потом и школы милиции. Но, с другой стороны, как он, сильный, здоровый, восемнадцатилетний парень, мог не пойти в этот отряд, если бандиты как раз и охотились за такими новоземельцами, как его мать? А вступив в отряд, не мог же он нести службу как-нибудь! Такого в их роду не случалось. Вот и потянулось одно за другим: милицейская школа, участковый уполномоченный, оперативная работа...
Все это отлично уложилось в короткий ответ жене: «Так уж получилось» — ив два слова, добавленные после небольшой паузы: — «Надо ведь...»
Шофер резко затормозил машину. И на миг раньше, чем затуманенное дремой сознание Хаависте окончательно прояснилось, он увидел перед собой не глаза жены, механически повторившей вслед за ним: «Надо ведь», а одутловатое, искривленное в презрительной гримасе лицо, большой рот, произносивший: «На свои пью. Молод ты, чтобы меня учить. Что вы все видели в жизни?»
Хаависте тряхнул головой, выпрыгнул из машины и вошел в старенькое деревянное здание райотдела.
В комнате дежурного посторонних не было. Хаависте привычно огляделся. Спросил:
— Выпустили?
Дежурный виновато ответил:
— Не знали, скоро ли вернетесь.
Хаависте молча кивнул головой и по крутой, скрипучей лестнице пошел к себе на второй этаж. В кабинете он снял фуражку, шинель, аккуратно повесил ее на плечики и сел за свой стол. Все как всегда. Войди сейчас в кабинет любой сотрудник, он не заметил бы ничего необычного. Начальник сидел прямой, подтянутый, словно солдат, и вместе с тем чувствовал себя так же свободно, как свободно чувствует себя солдат, для которого выправка стала второй натурой. И только присмотревшись, человек, который хорошо знал Хаависте, увидел бы беспокойство в его обычно спокойных глазах.
Многолетняя привычка обязательно разбираться в своих мыслях и чувствах сработала и сейчас. Кто убил и почему? Убил? Это если собирался убить и убил. А если не хотел, или просто не думал, убьет или нет, а получилось, что убил? Все равно убийца... Кууск, видимо, дружил с Павленковым и, будь у него хоть малейшее основание заподозрить кого-нибудь, наверняка сказал бы. Что ж, без причины? Черт побери, когда убивает бандит — пусть это подло, страшно, — но он хоть знает, зачем, почему. А когда так, походя... Есть ли причина — проверить.