Мэри словно кипятком в лицо плеснули! Она сейчас вполне прочувствовала смысл выражения «сгореть со стыда». Но откуда отец знает?! Нет, не может быть, надо все отрицать! Но ее запекшиеся от стыда и страха губы не могли издать возмущенного восклицания, а только выдавили слабо:
– Нет, нет… нет…
– Бессмысленно отпираться, – проговорил холодно Николай Павлович. – Я повидал на своем веку довольно согрешивших девиц и знаю, чем женщина, познавшая мужчину, отличается от невинной праведницы. Теперь удивляюсь только, что я ничего не заметил раньше. О, не пытайся выжать слезы оскорбленной невинности! – крикнул он раздраженно, глядя в пылающее лицо дочери. – Не принуждай меня призывать для ответа посторонних людей. Я ведь могу вызвать мадам Марио-Помар и попросить ее освидетельствовать тебя.
«Он не решится предать меня позору», – мелькнуло в голове Мэри, и она вызывающе воскликнула:
– Вы можете делать, что хотите, но я ни в чем не виновата!
Секунду император смотрел в ее лицо, и Мэри понимала, что этот проницательный взгляд, в котором сейчас не было ничего грозного, а только глубокая печаль, видит все, что скрыто в ее душе, видит ту бездну лжи, в которую она погрузилась.
«Надо закрыть глаза, надо убежать!» – подумала она, но тут отец взял ее за плечо и сказал:
– Понимаю, ты думаешь, что я не решусь предать позору свою дочь, вызвав акушерку для ее освидетельствования. Ты права. Но твоя мать больна, она жалуется на обострение женских хворей, поэтому мадам Марио-Помар все же будет приглашена во дворец для осмотра императрицы и великих княжон, а также статс-дам и фрейлин – просто так, на всякий случай. Доктора говорят, что всякую болезнь легче предупредить, чем излечить, а женский организм весьма хрупок. Мадам не будет удивлена тем, что мы хотим знать состояние здоровья своих дочерей и фрейлин, которые им служат. Разумеется, мы устроим так, что мадам не будет видеть лиц своих пациенток. Ей для осмотра будет доступна только нижняя часть тела, ничья стыдливость не будет оскорблена нескромностью. Но она получит строгий приказ сообщить мне, которая именно из ее анонимных пациенток окажется не девицей. Таким образом, твоя тайна будет по мере возможности сохранена… от всех, только не от меня и не от твоей матери. Но скажи, Мэри, неужели ты заставишь меня пойти на все это, устроить этот чудовищный спектакль? Неужели в тебе не осталось достоинства? Неужели ты забыла о том, кто ты есть? Ты великая княжна, которая лжет императору!
Мэри вся дрожала, но еще сопротивлялась признанию, которое уже готово было сорваться с ее губ. Роковыми оказались последние слова императора: