– Не в деньгах дело, пойми! Что будет, если я ему вольную, а он нам хвост покажет? – напрямую сказал Прохор Нилыч.
– Он не такой! Ты его вечно во всяких гадостях подозреваешь, – сверкнула взором Палашенька, и Прохор Нилыч невольно отпрянул, вновь подумав о том, сколь злая сила эта любовь. Впрочем, тут же глаза Палашеньки заволокло слезами, она опять стала прежней – нежной, доверчивой, несчастной, однако он знал, что уже не забудет этого ее взгляда – взгляда женщины, у которой отнимают мужчину.
А ведь она еще девица! Она этой сласти никогда не пробовала! Однако же чует всем женским нутром своим эту сласть, чует, ходит около нее, задорит себя, а вот Гриньку никак не может раззадорить.
Может, он скопец? Сам не зная, Прохор Нилыч подумал об этом чертовом мучителе теми же словами, что и его сторож Степаныч. А какими же еще думать прикажете? Или скопец, или невстаниха у него, одно из двух!
Но ведь не скажешь, что холоден как лед! Видел, видел Прохор Нилыч, как загорелся он, как забился, когда к лицу его прильнула царевнина косынка…
Нет, неужто и впрямь он… да ну, не может быть, это просто молодая кровь в нем взыграла от близости недостижимого, от женского запаха. А если так… если так, значит…
– Значит, монастырь… – медленно произнес он, не соображая, о чем говорит, потому что подумал в это мгновение совсем о другом.
– Воля твоя, батюшка, – склонила голову Палашенька, и отец увидел, как дрожат ее плечи.
– Да ведь пожалеешь, – пробормотал Прохор Нилыч, очнувшись и осознав, что сказал. – Истомишься. Погодя поймешь, что абы какой жених куда лучше небесного!
– Абы какой мне не надобен… – опять завела Палашенька свою песню, но отец раздраженно махнул рукой:
– Слышали мы уже это! И слушать больше не желаем! Поди-ка вон, мне подумать надо.
– Подумать? – горько повторила Палашенька. – Да вы уж сколько думали? Только и знаете, что говорить: подумать да подумать, а воз и ныне там.
– Воз и ныне там? – исподлобья, яростно глянул на нее отец. – Да была б ты посмышленей, уже сама бы этот воз везла, а не ждала б, когда батюшка в него впряжется. Ясно тебе?
– Нет, – покачала головой дочь, и ее можно было понять, ей-богу, потому что отцу и самому-то еще не вполне было все это ясно… он сам еще не знал, какой замысел возник в его голове…
– Поди, поди! – повторил рассеянно. – Да вот что… пошли ко мне Савельевну, слышь?
– Да при чем тут Савельевна?! – взрыдала Палашенька. – Тут моя жизнь запуталась вконец, а вы…
– Жизнь свою ты сама запутала, – сурово сказал отец, но тотчас ласково улыбнулся. – А я ее распутать хочу. Так что давай, живенько покличь мне Савельевну, а потом…